|
- Если бы мы имели государственные облигации, мы могли бы их продать, - сказал я. - Но те, что у нас были, мы продали еще месяц назад, поэтому нам остается только сидеть и смотреть. - Неправильно, - сказал Хамилтон. - Впрочем, смотрите сами. Большой телевизионный экран показывал нам все, что происходило сейчас на рынке. Расположенные колонками зеленые циферки, мигая, быстро менялись по мере того, как покупались и продавались облигации, повышался или понижался их курс. Мы не упускали облигации, выпущенные на срок тридцать лет, попросту называемые «долгоиграющими». Сейчас их курс был равен 99.16, то есть девяносто девять и шестнадцать тридцать вторых или девяносто девять с половиной. За одну минуту до объявления об уровне занятости зеленые циферки замерли. Никто ничего не продавал и ничего не покупал. Все ждали. Эта минута казалась вечностью. Во всем мире, в Лондоне, в Нью-Йорке, во Франкфурте, Париже, Бахрейне, даже в Токио, сотни людей, сгорбившись, не сводили глаз со своих экранов. Все ждали. В яме срочных сделок чикагской биржи тоже царили молчание и ожидание. Раздался приглушенный сигнал, и через секунду на экранах появилось короткое сообщение Рейтер и «Телерейт». Зеленые буквы гласили: «В июле в США уровень безработицы упал до 5,0% по сравнению с 5,2% в июне». Через две секунды цифры 99.16 рядом с символом «долгоиграющих» облигаций сменились на 99.08, то есть на девяносто девять и восемь тридцать вторых или на девяносто девять с четвертью. Я был прав. Безработных стало меньше, и курс облигаций падал. Еще через две секунды наша телефонная панель замигала всеми лампочками сразу. Никто не знал, что задумал Хамилтон, но все были уверены, что-то на уме у него есть. Хамилтон подсоединился к одной из линий. Я слушал по второй трубке. Звонил Дейвид Барратт. - Я только хотел вам сказать, что мы думаем по... - начал он. - Назовите вашу цену на двадцать миллионов долгоиграющих, - прервал его Хамилтон. - Но наш экономист думает... - Я очень рад, что у вас есть экономист, который думает. Предлагайте цену! Дейвид замолчал, но уже через пять секунд отозвался: - Мы могли бы предложить их по 99.04. Хамилтон, будьте осторожны, курс этих бумаг стремительно падает! - Покупаю на двадцать по 99.04. Пока. Цифры возле символа долгоиграющих облигаций мелькали постоянно. Теперь там стояло 99.00. Я понятия не имел, что делает Хамилтон, но не сомневался, что он знает, что делает. Хамилтон взялся за следующую линию. Это был Кэш. - Назовите свое предложение на тридцать миллионов долгоиграющих. — 106 —
|