* * * Мастерская кончилась. Расходиться не хотелось. В прихожей уже одетая Мария Петровна спросила просто, можно ли ей меня обнять. - Можно! Исцеление эгоизмомЭгоизм человекаИисус сказал ему: “возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим”; Сия есть первая и наибольшая заповедь; Вторая же подобна ей: “возлюби ближнего твоего, как самого себя”; На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки. (От Матфея. Гл. 22, 37-40). Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь; Потому, что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его. (К Ефесянам. Гл. 5, 29-30). Иисус же... сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные... Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию. (От Матфея. Гл. 9, 12-13). Я не первый, кто хочет вернуть нравственному принципу “эгоизм” его первозданный смысл... Можно быть правым, неправым, киником или аскетом, идеалистом или материалистом... нельзя быть трупом. Для трупа нет нравственности и нравственных критериев. А именно превращения в труп мы требуем от человека, делая себялюбие жупелом, заклеймив его, как принцип бесстыдства, бесчеловечности, зла. Таким софистским перевертышем мы лишаем энергетических корней всякий естественный и благодарный человеческий альтруизм. Лишаем основания, делаем бессмыслицей, превращаем в притворство, в лицемерие любую человеческую нравственность. Кроме “нравственности” ханжески скрываемой ненависти ко всему живому, любящему себя и свой мир. Оставляем допустимой только “нравственность” смерти -ненависти к жизни и стыда за то, что мы живы и хотим. Потребности - атрибут тела. Противопоставив дух телу, принизив тело, мы принизили потребности, а с ними любые желания, и всякое себялюбие. Младенческий страх перед неведомой природой, а позже замешанный на этом же страхе рационалистический подростковый протест против ее законов и их власти над нами -ее детьми - отгородил нас от всего мира наших сестер и братьев — от зверья. А теперь еще и требует отречься от единственного источника наших сил, источника благоговения и любви к другому человеку, ко всем похожим и непохожим на нас творениям этого мира. Страх и неряшливая ненависть к действительному терпеливому познанию требуют от нас отгородиться от себялюбия, от эгоизма, единственно способного родить высочайший вольтеровский императив нравственности: “Я ненавижу то, что вы говорите, но я отдал бы жизнь за то, чтобы вы имели возможность это говорить”. — 227 —
|