М. как ребенок, либо использует участие другого в нем, любовь к нему, либо покупает другого своими достоинствами и обязывающей, избыточной платой. Он - “хороший”. Никогда он другим человеком не занят,... как и собой! Не занят М. и своей женщиной! Кажется, пора с ним “браниться”. Не сказал ему ничего о своем: - Мы - в дверях... Опаздываем в гости к тетке... Потом позвоню... * * * Утром в воскресенье, еще в постели, думая обо всем, спросил у Томы: - А я тобой занят? - Я не всегда это чувствую! - поспешила уколоть меня жена. - Это ответ на мой вопрос? Я обиделся (Надо будет напомнить Машке, чтобы она ни от кого, никогда не ждала занятости собой!) и встал писать эту записку. P. S. Десятого октября. Заканчивал правку текста. Позвонил из Израиля Саша посоветоваться о памятнике. Мама просила прочесть на похоронах ее последние стихи. Саша решил сохранить их в надписи на надгробном камне. Но есть несколько вариантов - черновиков. Он не знает, какой выбрать. Стал читать. Оказалось это - те восемь прощальных строк, которые мама прислала мне два месяца назад в последнем письме. Они были рядом: Друзья! В печали не грустите... Я здесь, внимательно взгляните: Рассыпал звезды небосвод, Средь них моя и вам кивнет... Раскинут пестрые шатры Деревья в ярком многоцветье, Весенним лепестком чарующей поры Ворвусь я в ваше долголетье... Для памятника из многих вариантов мы с братом выбрали то, что сразу было ему ближе. Это самый первый мамин текст. И, по-моему, он самый живой, совсем не искаженный артистичностью правки. К тому же Саша лучше знает мамины отношения двух последних лет и ее последние адресаты. Это тоже сказалось на выборе последних строк. На камне будет высечено так: Друзья! В печали не грустите... Я здесь. Внимательно взгляните: Рассыпал звезды небосвод, Средь них моя и вам кивнет... Раскинут пестрые шатры Деревья в позднем многоцветье, Я лепестками ветреной поры Коснусь с улыбкой вашего предплечья. Дина У ног будет написано на иврите: В память папе- Льву - сыну Пинхуса и Клары Покрасс. Как мы складывали картинкуВиктории Григорьевне и Эрнесту Юрьевичу Отрави воздух, которым дышишь, и отравишься! Обрушь над собой твой дом и погребешь себя! Не заметь, как обращаешь жизнь близкого в ад отчаянья, и сам станешь страшиться открывать глаза по утрам! Хорошо еще, если пилишь сук, на котором сидишь, нарочно. Быть может тебе это зачем-нибудь надо!? Тогда готов к падению. Страшнее травить ближних нечаянно: от хорошего настроения, по беспечности, с лучшими намерениями... Тут уж гляди, не сломай себе шею - летишь вверх тормашками. Вдруг и шлепнешься оземь, не успев выбрать позу. Близкие люди, как и чужие, мрут, спиваются, заболевают или иначе исчезают из твоей жизни без предупреждения (не в театре!). — 137 —
|