|
Я продолжал прием. Правда, первые минуты было трудно сосредоточится на пациентке. Но это была не ее проблема. Я включился. Эта двадцатитрехлетняя девушка отзывалась удивительно точно, искренне и глубоко. Мы за тридцать минут успели при людях с ней, что с другими и наедине не успеваем за многие часы. Позвонил Саша из Израиля. Я сказал, что уже знаю. Брат спросил - от кого? Я сказал, что от тети Беллы. А она от кого узнала? Ей позвонила тетя Галя с Управленческого. Ей позвонила из Израиля ее сестра - Розина свекровь. Саша говорил, что утром мама попросила его не уходить на работу. А он ушел. Около мамы оставалась Танечка. Мама с ней разговаривала. Вернее говорила Таня, а мама слушала. Потом мама как всхлипнула, и умерла. Это было в одиннадцать тридцать. Три часа назад. Он спросил, не поднести ли телефонную трубку к маминому уху. Я чуть не крикнул: “Нет!”. Нет! Саша сказал, что ее сейчас унесут в холодильник. А завтра, по обычаю, ее отдадут уже в саване. Так что больше ее не увидят и похоронят. Я попросил дотронуться, пожалуйста, до ее руки. Саша это сделал. Только вчера мы переслали с оказией мои, Томины, Машкины и Дашкины письма маме. Она их получить не успела. Сказал Саше, чтобы он их прочитал. Я закончил прием уже собранно. Пришла настороженно глядящая на меня Машка. Я работал хорошую интересную группу. Ни с кем не хотелось делиться переживанием. Мама давала силы, и их не надо было транжирить и выплакивать. Это было мое. После группы позвонил тете Белле. Мамина сестра осталась теперь одна из Гумеников. Гуменик - мамина девичья фамилия. Тетя Белла беспокоилась за меня, как я доеду на своей машине, дядя Жозя сказал, что заходить сегодня не надо, у них все в порядке. Я поехал с Машкой домой. Вечером телефонные соболезнования старших казались лишними. Благодарил. Оказывается, выбрав не ехать в Израиль, я все это время ее болезни пережил расставание с ней. Теперь она - во мне. В нас. Во всех и везде. Но не дотронуться. Не услышать. Не увидеть нового отношения. Бытовать без нее мама научила меня с девятнадцати лет. А за последние годы ее жизни в Израиле я научился и молчать с ней на расстоянии. Но можно было надеяться на ответ. С Таней и тетей Беллой договорились собраться вместе с детьми вечером в субботу. Звонил Саше. Он рассказал, что теперь праздник Суккот, который “выше траура”, в который надо веселиться, петь и плясать. Послезавтра последний день чтения Торы. Мама будто выбрала умереть так, чтобы никого не печалить. Я бы тоже хотел, чтобы на моих похоронах любящие устраивали свадьбы. Но, к счастью для меня, моя печаль не регламентируется этими традициями. Я счастлив мамой... и в слезах. Она во мне. Я - счастливый человек. — 134 —
|