|
об "игрушках" поэзии и о "природном грехе", и о человеке, "возбужденном неукротимым порывом своей мысли". Третья причина заключается в употреблении эпитетов или длинных, или неуместных, или в большом числе; в поэзии, например, вполне возможно называть молоко белым, в прозе же [подобные эпитеты] совершенно неуместны; если их слишком много, они обнаруживают [риторическую искусственность] и доказывают, что, раз нужно ими пользоваться, это есть уже поэзия, так как употребление их изменяет обычный характер речи и сообщает стилю оттенок чего-то чуждого. В этом отношении следует стремиться к умеренности, потому что [неумеренность здесь] есть большее зло, чем речь простая, [то есть лишенная эпитетов]: в последнем случае речь не имеет достоинства, а в первом она заключает в себе недостаток. Вот почему произведения Алкидаманта кажутся холодными: он употребляет эпитеты, не как приправу, а как кушанье, так у него они часты, преувеличены и бросаются в глаза, например [он говорит] не "пот", а "влажный пот", не на "Исфмийские игры", а на "торжественное собрание на Исфмийских играх", не "законы", а "законы, властители государств", не "быстро", а "быстрым движением души"; [он говорит] не о "музее", а о "музее природы", о "мрачной душевной заботе"; [он называет кого-нибудь] не "творцом милости", но "всенародной милости", [называет оратора] "распределителем удовольствия для слушателей"; [он говорит], что-нибудь спрятано не "под ветвями", а "под ветвями леса", что кто-нибудь прикрыл не "тело", а "телесный стыд", называет страсть "соперницей души"; последнее выражение (aVTi|ji|joq) есть в одно и то же время и составное слово, и эпитет, так что является принадлежностью поэзии; точно так же [он называет] крайнюю степень испорченности "выходящей из всяких границ". Вследствие такого неуместного употребления поэтических оборотов стиль делается смешным и холодным, а от болтливости неясным, потому что когда кто-нибудь излагает дело лицу знающему [это дело], то он — 164 —
|