Внеречевое общение в жизни и в искусстве. Азбука молчания

Наблюдение за миром животных уже давным-давно убедили человека в истинности его собственного «вертикального опыта».

Как известно, каждый знак в языке не только людей, но и живот­ных — это обычное по форме действие, но в условиях иного контек­ста. Яркие примеры тому: имитация самкой сексуальных действий самца как знак презрения (свойственный, например, всему семей­ству псовых) или, например, дружелюбное покусывание руки хо­зяина, игровые движения: вверх — подпрыгивания («угроза») или вниз — прижатие к земле («затаивание») и т.п. Очень многое здесь по своей природе схоже и с главной психологической особенностью координаты внутреннего пространства взрослого человека как с установкой на эмоциональную сущность вертикали. Что же касается человеческих действий, которые становятся знаком, попадая в иной контекст, то, судя по всему, именно это имел в виду С.М.Эйзенштейн, когда отмечал: «Главное — в контекстной обусловленности целост­ного восприятия отдельного такого элемента, который может в ином контексте и в иных условиях читаться совсем иначе» [37].

Эта внутренняя координата, абстрагированная от реального про­странства (помните, внутри укрытия — вне опасности), в отрыве от конкретных объектов, носит характер определенных ассоциаций, ко­торые становятся пространственными понятиями. Иными словами, топономы «сверх», «высок[ий]», «вершина», «невысок[ий]», а также «низ», «низкий», «низость» и их центр — пространственное «Я» ста­новятся обозначениями особых координационных переживаний.

Для младенца вертикаль существует только вне его. У более стар­шего ребенка образуется еще и ассоциативная, как бы внутренняя вертикаль, неотделимая пока от реальной внешней. В подсознании взрослого человека внутренняя вертикаль уже автономна от реаль­ной и становится полноценной ассоциативной вертикалью внут­реннего пространства.

Этот процесс формирования первой из трех координат внутрен­него пространства напоминает процесс перехода внешней речи ребенка во внутреннюю речь взрослого, что является, как известно, основой формирования словесного мышления.

Мы не можем с уверенностью определить границу, за которой речь становится внутренней. По мере развития ребенка она характеризу­ется все более свернутой артикуляцией, все менее слышной окружаю­щим. Ее, пожалуй, с некоторой долей условности, можно было бы оп­ределить как беззвучную речь, артикулируемую с закрытым ртом.

Характеризуя особенность внутренней речи, Л.С.Выготский пи­шет: «Для письменной речи состоять из развернутых подлежащих и сказуемых есть закон, но такой же закон для внутренней речи — всегда опускать подлежащие и состоять из одних сказуемых» [9]. Сказуемое как знак действия, выраженное, как правило, в форме гла­гола — это одновременно и обозначение акта координации. Иначе говоря, чем более свернутый характер имеет речь, -тем большее значение приобретает топономика.