Юнг и постъюнгианцы

Эго также происходит из сочетания внутреннего и внешнего и, кроме того, ведет относительно автономную жизнь в психике. Эго само по себе можно рассматривать как комплекс. Эго-комплекс и другие комплексы могут внезапно соединиться, так что нечто в психике, влиявшее на человека, может привлечь его сознательное внимание. Это не означает, что внутреннее содер­жание просто уходит; скорее, теперь у него будет особое отно­шение с эго-комплексом. Юнг приводит пример Святого Павла на пути в Дамаск. Его бессознательный комплекс Христа суще­ствовал независимо от эго-комплекса. Его обращение символи­зирует соединение бессознательного комплекса и эго-комплекса. Можно возразить, что его комплекс Христа подавил эго-комплекс, если учесть последующий экстремизм, который отме­чал Юнг, рассматривая эпилептические припадки Павла как свидетельство того, что переход от Савла к Павлу прошел не так уж гладко (CW 9ii, para. 276).

Хотя многие автономные комплексы взаимодействуют с эго-комплексом по пути к сознанию, Юнг очень тщательно прово­дит разграничение между утверждением о том, что эго — это "центр, характерный для нашей психики", и словами о том, что эго — центральная тонка (CW 8, para. 582).

Мы рассматривали то, как различные автономные комплек­сы взаимодействуют с эго-сознанием. Это взаимодействие стано­вится более интенсивным, когда в эго вторгаются психические фрагменты, еще недостаточно организованные в комплексы.

Например, одна моя молодая пациентка не могла понять, почему она не могла привлечь или удержать мужчину. Она была красива и талантлива, и я тоже не мог этого понять. Мы обсуж­дали ее отношения с мужчинами, и оказалось, что она фактиче­ски всегда начинала их с рассказа обо всех своих проблемах и надеялась или ожидала, что они предложат ей решение. Это могло быть чем-то совершенно обыденным, как, например, пере­возка вещей из одной части города в другую, или нечто гораздо более личностное, как например, совет относительно контрацеп­ции; или же она спрашивала мужчину, почему, по его мнению, она пыталась покончить жизнь самоубийством. Вначале я поду­мал, что это был поиск отца, но по мере того, как ее беспокой­ство стало приобретать оттенок отчаянного поиска уверений в том, что все будет хорошо , а не каких-то решений, я попытал­ся сопоставить это с ее рассказом мне о своем детстве. Ее мате­ри пришлось иметь дело с отцом-алкоголиком, и детям постоян­но указывалось, что они не должны делать ничего, что могло бы огорчить отца. Родители уезжали в отпуск вместе, чтобы отец мог лечиться. Хотя она не помнила, что была лишена материнского внимания, но на практике ее образ матери не имел эмоционального ресурса. В ее сознании не было фигуры (она не проявлялась в снах или фантазиях), которая породила бы образ пренебрегающей матери. Потом ей приснилось, что она ударила топором пожилую женщину, не желавшую ее выслушать; обсуж­дение этого помогло ей увидеть, как она просила своих потенци­альных спутников выполнять роль матери, и это их явно отпуги­вало. Ей понадобилось много времени, чтобы проработать этот инсайт, и затем научиться сдерживать свое беспокойство в себе, либо обратить его ко мне или к своим родителям.