Теория языка

Весь герб представляет собой, таким образом, поле символов с элементарными знаками, которые получают свои значения соответственно месту, занимаемому ими в поле; ведь отнюдь не безразлично, как расчленено все поле и на каком месте стоит элементарный знак. Все вместе взятое представляет собой зарегистрированный в геральдическом реестре родовой герб. Он использовался в симфизическом окружении: его носили, например, на турнирах, его укрепляли на воротах родового замка, его прикрепляли как знак собственности к любым движимым предметам. И такое прикрепление было релевантно во всех случаях использования герба. Для герба прикрепление было. регулярным, тогда как для языковых знаков оно является лишь вторичным.

Сравним еще герб с надписями на надгробиях и т.п. В таких надписях часто содержатся указательные слова, которые поддерживают прикрепление и уточняют его. Кто же является в таком указательном поле отправителем, а кто — получателем? Иногда говорит надгробие, а иногда тот, кто стоит рядом: «Здесь почиет во бозе г–н N.N.» Однако к подошедшему к могиле человеку может обращаться и сам покойный: «Путник, ты идешь в Спарту... и зришь нас покоящимися здесь...» Ясно, что в следующем случае говорит не надгробие, а стоящий перед ним гид: «эту каменную башню... hoc monumentum erexit Carolus Theodorus»[147]; иначе обстоит дело в случае колокола, провозглашающего: vivos voco, mortuos plango, fulgura frango 'зову живых, оплакиваю мертвых, укрощаю молнии'[148]. Я не знаю, можно ли придумать еще более сложные коммуникативные ситуации; их, если такие ситуации вообще встречаются, можно было бы, вероятно, обнаружить среди очень изобретательных надписей на альпийских памятных знаках[149].

Герб не имеет собственных указательных знаков; ему пришлось бы их заимствовать из языка, как это не так уж редко бывает на старинных монетах. Подобная ситуация заслуживает пристального внимания, поскольку она подготавливает вопрос общего характера: как обстояло дело с исторически древнейшими фиксациями произнесенных слов на кусках коры, дерева или камня? В таких случаях оказывается невозможной помощь указательного пальца, помощь особенностей голоса и качества звуков; разве это обстоятельство не создавало значительных первоначальных трудностей? Ответ гласит: во всяком случае, не там, где наглядное указание (demonstratio ad oculos) и в разговорном языке стало уже устаревшим, — устаревшим, как нас учит эпическое повествование достаточно хорошо развитой человеческой речи. Вместе с тем наглядное воспроизведение достаточно хорошо развитой драматической человеческой речи не могло не сталкиваться с первоначальными трудностями. Я полагаю, что настоящий артист, а также любой говорящий в театральной манере в древности беспомощно стоял бы перед камнем, если бы ему пришло в голову зафиксировать свое творение доступным для зрительного восприятия способом. Слепой Гомер, напротив, без каких–либо трудностей мог бы воспользоваться грифелем; это может сделать и законодатель. поскольку он в другом смысле освободился от необходимости указывать жестом.