Шизоидность: ? !

Советская Россия имеет опыт борьбы с интеллигенцией, в том числе с той, которая слабо поддается материальной мотивации и обладает чертами шизоидности. Таковых или уничтожают, или высылают. Или они готовят государственный переворот, естественно, вначале – в умах людей.

После революции 1917 года В. И. Ленин настаивает на высылке таких лиц из России.

Вот его мнение: «Тов. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции. Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим…» Тут же названы и имена первых кандидатов в изгнанники – авторов журнала «Экономист», попавшегося на глаза вождю мирового пролетариата: «Это, по‑моему, явный центр белогвардейцев, в № 3… напечатан на обложке список сотрудников. Это, я думаю, почти все законнейшие кандидаты на высылку за границу». И дальше: «Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу». Ленин пытается добиться консенсуса по вопросу депортации интеллигенции со всеми видными членами ЦК. Несмотря на прогрессирующую болезнь, 16 июля 1922 года он диктует для Сталина: «…Надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго… Арестовать несколько сот, и без объявления мотивов: выезжайте, господа!» Для достижения данной цели в уголовный кодекс РСФСР было включено сразу более десятка статей, предусматривающих расстрел. Появилась и новая мера наказания – высылка. Эта мера стала со временем прерогативой президиума Верховного совета СССР. Нередко именно высылка называлась «истинной высшей мерой», так как лишала даже не жизни, а Родины. По воспоминаниям, настроение уезжавших было разное. «Когда мне сказали, что меня высылают, у меня сделалась тоска», – писал Бердяев. А вот Степун в своих воспоминаниях отмечает: «В первую минуту получения этого известия оно прозвучало радостью и освобождением. Запретное «хочется» по отношению к Европе и всем соблазнам «культурной» жизни становилось вдруг не только не запретным, но фактически обязательным и нравственно оправданным: не ехать же, на самом деле, вместо Берлина в Сибирь. Грубая сила – лучшее лекарство против мук сложного многомерного сознания. Не иметь возможности выбирать, не располагать никакой свободой – иногда величайшее счастье. Это счастье я определенно пережил, заполняя в ГПУ анкеты на предмет выезда за границу».