Психология здоровья человека: эталоны, представления, установки

Итак, для абстрактного обозначения болезни больше всего подходило заимствованное книжным путем слово болъзнь, и с ним не было связано никаких представлений о конкретной болезни; вместе с тем это слово могло передавать и нравственное чувство боли, и боль как состояние тела. Именно поэтому со временем, постепенно проникая из письменности в систему русского языка, с конца XIV в. это слово стало основным выражением нездоровья.

К этому же времени и слово недугъ стало соотноситься с понятием “болезнь”, а не “малосилье”. В XI в. о князе Владимире писали, что он “впал в недуг очима” (конкретно: заболел на оба глаза), а в XIV веке в новом списке говорится уже об “очной болъзни” (отвлеченное понятие).

Итак, тему страдания и связанной с ним боли (болезни) принесли с собой в русскую культуру книжники и христианские проповедники. “Понадобилось более 3-х столетий, чтобы русский народ, пройдя муки татаро-монгольского нашествия, принял в свой язык “терминологию боли”, соотнеся ее с обновленной системой своих представлений о мире. В самом конце XV в., сначала в Ростово-Суздальской земле, закрепилось слово болезнь как общее обозначение болезни, в связи с чем и прочие слова этого ряда изменили свое значение” [там же]. Тогда же слово кручина стало обозначением неприятности, причем не обязательно физической. Впервые оно встречается в таком значении в московских летописях за 1587 г., а потом стало для русского языка обычным. “Не кручинься, ступай себе с Богом”, — говорит золотая рыбка, вовсе не допуская того, что у рыбака произойдет разлитие желчи. Слово немощь почти уходит из употребления — это церковное слово, но и его русский вариант немочь не находит применения. Что касается третьего слова — недуг, то оно стало употребляться как смягченный синоним к слову болезнь” [95, с. 101]. Но в народном сознании болезнь по-прежнему неизменно приходит извне — это сила сторонняя, она кручинит человека и бьет, и он “не волен в себе”. Другое дело, как ее понимать: или это просто “притка” (причина — наговор) или “Бог зовет”. Однако всегда ясно: приходя со стороны, болезнь приводит к смерти. Горькая сьмьрть древнейших переводов с греческого в русских списках заменяется выражением болъзнь смертная. Душа сливается с духом; наступает конец.

Так выстраивается следующая цепочка: боль — немощь — недуг — болъзнь — смерть [95, с. 104—105].

“Как система слов, отражающих существенные представления, важные для средневекового человека, лексемы эти стали излишними, и старая система рассыпалась. В употреблении осталось одно из слов — самое общее по значению, которое теперь понятно всем, — болезнь” [там же, с. 101].