Впрочем, идея внутриличностного рассогласования, логически вытекающая из античной концепции здоровья, допускает два равноправных варианта интерпретации:
Очевидно, что второй вариант толкования существенно расходится с античной моделью. Пассивное претерпевание внутреннего раздора, обусловленного проникновением “злых духов”, — такова картина болезни в архаических системах целительства и в народных поверьях. Средневековье рассматривало болезнь более глобально: как “одержимость Дьяволом”, захваченность души мировым злом. Соответственно этим представлениям, несчастной жертве требовалось экстренное вмешательство шамана или знахаря, а в средние века — священной инквизиции, которая специализировалась по “спасению души”. Пассивность больного и необходимость вмешательства — таковы основные аспекты “демонологического” толкования болезни, которые были унаследованы современной медициной, однако внедрены на основании другой — адаптационной — модели. Примечательно, что в Средневековье, когда господствовала инквизиция, в основании которой лежала христианская идея Божьего Суда над упорствующим грешником (а это уже предполагает его личную ответственность и активность), сформировалось достаточно устойчивое представление о человеке как пассивном объекте постороннего воздействия, будь то колдовские чары и дьявольское искушение или изощренные процедуры изгнания бесов. Распространенное в средние века истолкование различных форм патологического поведения как одержимости дьяволом представляет собой показательный пример такой социальной практики, при которой сводится на нет личная ответственность за здоровье и душевное благополучие, а основные вопросы оздоровления оказываются в компетенции не отдельного человека, разумно или не разумно распоряжающегося своей жизнью, но определенной социальной группы, оценивающей то или иное душевное состояние в свете господствующей идеологии. Причем если в ереси усматривался злой умысел и духовное преступление, заслуживающее наиболее жестокой кары, то одержимость расценивалась скорее как “напасть”: одержимый не преступник, но жертва, нуждающаяся в экстренной помощи. Так возникает особая, характерная для данной исторической эпохи, практика обращения с душевными болезнями. — 155 —
|