|
Перед нами стояло два основных теоретических вопроса. Первый: какой стратегией можно выявить специфику российского менталитета как целого; второй (проставленный сравнительно недавно): как изменилось состояние российской ментальности в период резких социальных изменений. В начале статьи мы попытались ответить на последний вопрос теоретически. Но для доказательного ответа нужно было бы иметь лонгитюд, т.е. эмпирически сравнить состояние сознания до и после прошедших социальных изменений. Такого лонгитюда мы не имели. Но из проведенного выше теоретического анализа очевидно, что он и не мог быть проведен, потому что нельзя было бы сравнить общество, где лидировала идеология, с обществом, где ведущая роль принадлежит уже психологии, а сравнивать прежнюю психологию с современной в этой логике было бы не корректно. Россия представляет собой сегодня совершенно уникальный пример социальных изменений, во-первых, по их радикальности, во-вторых, по их скорости. По гипотезе Дж.К.Абрика, представления связаны в систему настолько, что с изменением только одного представления или понятия меняется вся система [11]. Мы не имели возможности проверить гипотезу Абрика, поскольку у нас не было лонгитюда и характеристики прежней целостной системы российских представлений. Но, отвечая на первый вопрос — о специфической целостности российского менталитета, можно сказать, что мы выявляли ее двумя основными путями: путем парциального исследования каждого из социальных представлений в отдельности — политических, правовых, моральных, названных нами условно коллективными (не в смысле Дюркгейма, а для обозначения их социальной ориентированности), а одновременно — представлений о я — self, представлений о своей ответственности, об интеллекте и т.д., которые в отличие от первых мы назвали личностно-ориентированными. Затем из этих фрагментов мы постарались составить целое, имея в виду удельный вес каждого, способ связи некоторых представлений, т.е. выявили композицию целого. Мы отдавали себе отчет, что российский менталитет есть некоторый гештальт, в котором исходным является целое, но, разрабатывая теоретические гипотезы о характере этой целостности, мы одновременно эмпирически шли и во встречном направлении — от частей к целому, судя о нем по их композиционному расположению. Вторым стратегическим путем выявления целостности и специфики российского менталитета был путь кросскультурного сравнения. При первом способе мы пытались понять загадку российской ментальности как бы изнутри нее самой (к тому же отдавая себе отчет, что как исследователи мы являемся одновременно и гражданами, т.е. не можем отчуждать от себя объект исследования, как бы взглянуть на него со стороны, поскольку идентичны с ним). При втором — мы путем сравнения с системами других обществ пытались раскрыть ее специфику извне. Уже четыре-пять лет мы заняты кросскультурными исследованиями: с В.Дуазом (соратником С.Московичи, швейцарским психологом) — правовых представлений, с Е.Дрозда-Сенковской (сотрудницей Московичи) — оценочных представлений и суждений больших и малых групп друг о друге в зависимости от их близости и удаленности; совместно с финскими психологами [Ю.Хяйюриненом, Х.Рату] — сравнительным изучением типов интеллектуальности (имплицитных концепций интеллекта) западноевропейских и восточноевропейских личностей, совместно с польскими исследователями [Я.Рейковски] — политических представлений. — 126 —
|