О принципе сознательного обучения (почему также и не воспитания? — не потому ли только, что этот принцип значится под рубрикой дидактических принципов?) говорят почти все наши педагогические сочинения. Однако в своей общей форме — в форме нерасчлененного требования, чтобы ученик "учился сознательно", принцип этот является совершенно бессодержательным. Ведь ученик в процессе учения всегда, конечно, нечто сознает — по той простой причине, что несознательно, бессознательно учиться вообще невозможно. Значит, весь вопрос в том, как этот принцип раскрывается и конкретизируется. Нужно, говорят нам, чтобы ученик понимал цели обучения и учебный материал, и поэтому нужно воспитывать у него "самостоятельное и активное мышление", а также "активную память" ("Учебник педагогики" Есипова и Гончарова). Нужно, чтобы ученик "проникал в сущность изучаемого", чтобы он перерабатывал изучаемое в сознании, нужно воспитывать у него мыслительные процессы: индукцию и дедукцию, анализ и синтез ("Педагогика" проф. Шимбирева). И нужно, чтобы теоретические знания сочетались при этом с конкретными представлениями:... "так наглядность и сознательность дополняют друг друга" ("Педагогика" под ред. проф. Каирова). Нужно, наконец, чтобы ученик владел навыками практического применения знаний, ибо понятие сознательности "предполагает не только логический момент, а и момент практический" ("Педагогика" под ред. проф. Голанта, "Педагогика" под ред. проф. Чавдарова). Таким образом, принцип сознательности повторяет и включает в себя важнейшие положения классической дидактики: он требует, чтобы усваивались "не только слова, но и сами явления" (Каменский); чтобы обучение опиралось не только на восприятие и память ученика, но и на его мышление, для чего нужно не только показывать, но "связывать, поучать, теоретически обосновывать" (Гербарт); он требует, чтобы знания были не формальными, чтобы они "не только удерживались в голове" (Монтень), но были реальными, чтобы ученик умел пользоваться ими. Все эти требования к обучению верны, важны и необходимы. Вопрос заключается, однако, не в этом, а в том, достаточны ли они и достаточно ли они педагогически конкретны — не как требования только, но и как метод, как руководство к действию? И, прежде всего, действительно ли они сколько-нибудь исчерпывают понятие сознательности? Я думаю, что существует нечто, что характеризует подлинную сознательность, но что, тем не менее, остается за пределами этих требований и что в практике постоянно всплывает то здесь, то там и в некоторых случаях почти кричит о себе. Вот примеры: "Ученица написала, —рассказывает на страницах "Учительской газеты" А.Левин, — прекрасное сочинение на тему о долге советского патриота в дни Отечественной войны. А когда школьники вышли на воскресник по подвозу и распиловке дров для школы, среди работающих не оказалось автора сочинения. Она отговорилась какой-то малоуважительной причиной". — 2 —
|