Далее следует помнить о том, что нормальная половая потребность удовлетворяется посредством полового сношения, которое является общественным актом, происходящим между двумя лицами, и, как я уже упоминал, имеет определенные общественные последствия. Сексуальные особенности индивидов, как, например, половая сила, импотенция, считаются окружающими общественными достоинствами или недостатками, как, скажем, храбрость или трусость, правдивость или лживость, а не просто определенными физическими чертами, подобными остроте зрения или болезням типа туберкулеза или астмы. Этим объясняется стремление человека к приобретению сексуальных достоинств или хотя бы к созданию у окружающих впечатления, что он таковыми обладает для повышения своего социального престижа. Множество связей сексуального характера среди подрастающей молодежи имеет свой источник в желании казаться взрослым; многие донжуаны — это импотенты, которые заинтересованы в том, чтобы их считали «стопроцентными мужчинами»; не одна женщина-соблазнительница становится таковой потому, что, собирая вокруг себя мужское общество, она пытается компенсировать тем самым свои подлинные или мнимые недостатки. Большой заслугой Адлера было то, что он отвел сексуальной потребности подобающее ей место в иерархии человеческих потребностей и признал в противовес Фрейду, что человек является не «сексуальным существом», а социальным. Именно Адлер сформулировал мысль, что способ, которым человек удовлетворяет свои сексуальные потребности, определяется стилем его жизни, а не наоборот. Общественная обусловленность сексуальной потребности и связь ее с другими потребностями приводят к тому, что сексуальная деятельность чаще всего служит каким-либо другим потребностям и целям. Для людей примитивных, лишенных способности воспринимать все богатство впечатлений, связанных с искусством, с научным познанием и т. д., так же как и для людей односторонне развитых, эта деятельность может стать единственным источником сильных ощущений, единственной ситуацией, в которой они чувствуют себя нужными и могущими иметь какое-то общественное значение. Очевидно, и столь большая популярность фрейдовской теории «либидо» основывается не на чрезвычайной привлекательности самих по себе сексуальных ценностей, акцентированных ею, но на том, что она попала на какую-то благодарную почву. Как я уже упоминал, трудно сказать в двух словах, что содействовало этому успеху. Ответ на этот вопрос требовал бы специальных социологических исследований. Но нельзя забывать, что деятельность Фрейда совпала с последней фазой расцвета капитализма XIX века, которая оказала огромное влияние на жизнь европейских обществ. Небезоснователен тезис Шельского, объясняющего «эротизацию» супружеской любви специфической структурой отношений поздне-мещанского общества (Шельский, 1959, стр. 235). [20] В любом случае энтузиазм, с которым мир принял концепцию Фрейда, требует объяснения, но не служит доказательством большой роли сексуальной потребности в жизни человека. Можно, правда, допустить, что сексуальные элементы теории Фрейда оказались в свое время столь широко распространившимися по тем же самым причинам, по которым не известный сегодня никому Пшибышев-ский, высмеиваемый Вейнингер и попавший в списки «черной литературы» Шопенгауэр считались в свое время оракулами знания о жизни. Сегодня мы знаем одно. Пан-сексуализм вместе с «праличностью» и «правожделени-ем» минул так, как и возник — с людьми своей эпохи. Той эпохи, которая (став сегодня символом беззаботности и простого счастья) довела до абсурда пуританские принципы промышленных конкистадоров и жадных до наслаждений нуворишей начала XIX века. — 80 —
|