|
Ощущение, будто что-то “включилось” - было естественным в состоянии тревоги, на фоне послеоперационной астении, тем более, когда пациент вместо еще полагавшегося лежания занимается напряженной “детективной” деятельностью. Привычка к техническим решениям помешала отдать себе отчет в том, что ожидаемое и неожиданное совпадение информации, полученной от приятельницы-врача, об обычном во время дачи наркоза “буйстве” пациентов с его “буйством”, подтвердившее для него его версию, что доктор в курсе, скрывает и успокаивает, привычка к техническим решениям помешала понять свое ощущение, как испуг от “подтверждения” догадки. Объяснила незнакомое ощущение уж вовсе по бредовому. “Во время операции ко мне подключили датчики и теперь мои разговоры считывают”. Эта догадка была принята, как истина, и наконец успокоила (!) - он “все понял”. Встревожило другое. Теперь с кем бы он ни говорил, все будут прослушивать, а если собеседник скажет что-то сомнительное, он окажется невольным провокатором и доносчиком! Это было для него слишком. Он "готов нести ответственность, если разгласил что-либо во время наркоза, но быть причиной бед других он не хочет". Через день он ушел из больницы. На улице “понял”, что за ним следят, что в проехавшей “скорой” - “группа сопровождения”. Так он назвал предполагаемых преследователей. Дома он попытался покончить с собой. К счастью только поранив себя ножом, но так, что это потребовало еще одной операции. Я здесь сознательно говорю только о психологических механизмах возникновения бреда у этого увлеченного с детства игрой в детектива тревожно мнительного и подозрительного человека. О некоторых из психологических причин, опуская разговор об особом соматическом состоянии, на фоне которого развился психоз и которое создало для него почву. Существенно, что весь бред от его предыстории и до конца возник у человека, не терпящего неизвестности, скорого на дающие иллюзию знания и уверенность объяснения, которые, определяя дальнейшее эмоциональное реагирование (пугая) и поведение, делают и то и другое все менее и менее адекватным реальным обстоятельствам. Секретность на его производстве, как это ни буднично, была никакая. То есть секретные задания могли быть, но их не было. И все прошлые секреты давно были рассекречены. Брат умер потому, что попал на операцию, боясь ее, чрезвычайно поздно, и врачи уже не смогли помочь. Его операция проходила без всяких осложнений и, не будь его истерики, проводилась бы, как обычно, под местной анестезией. У него не было бы повода для опасений за свою болтовню, на операции он под наркозом в состоянии возбуждения обругал медсестру и уснул. Да и чего ему было выбалтывать. Ну уж остальное и вовсе явный бред, о котором, вернувшись к той же работе, он вспоминает с двойственным чувством: неловкости и тайной гордости, — 210 —
|