|
Обращаясь к гражданской жизни, мы и здесь часто видим сплетение религии с половыми представлениями и проявлениями, выражающееся, например в религиозной брачной обрядности, свойственной многим народам. Нередко религиозная мечтательность, появившаяся более или менее неожиданно, служит прямым следствием разочарования в любви или любовной неудачи. Религиозность мы разумеем здесь, конечно, в наиболее страстном ее проявлении, всепоглощающую и в се удовлетворяющую, а не ту будничную религию, которая отдыхает все дни недели и лишь по воскресным и праздничным дням выползает наружу вместе с праздничным нарядом и настроением. Такова, впрочем, в настоящем религия многих, в отличие от того пламенного религиозного чувства, которое составляет ныне удел ограниченного меньшинства и которое, по всем признакам, доминировало в сердцах людей в прежние времена. Есть масса указаний на то, что мечтательные чувства симпатии в наиболее сильном их проявлении, послужившие первоисточником для религии, а также внешние выражения экстаза, имеют в своей основе эротизм в той или иной форме или составляют его трансформацию. И такое проявление может происходить совершенно безотчетно, на основе чистейших стремлений. Однако, не следует думать, что этим только источником и исчерпывается возникновение истинного религиозного чувства. Но религиозные чувства уже в христианстве, и особенно католицизме, при ближайшем ознакомлении, оказываются как бы сплетенными с эротизмом. Припомним мечтательное обожание Христа св. девами (Мария Магдалина, Мария из Вифании), святые легенды средневековые, а также отражение их в искусстве. Во всех картинных галлереях мадонны изображены со взором, в экстазе устремленным на Христа или на небо. У Мурильо выражение его «Jmmaculata conceptio» столь же не чуждо высшего проявления любовного восторга, как и религиозного экстаза. У Корреджио «святые» созерцают святую деву с выражением в глазах только условно небесным, но на самом деле удивительно земным и человеческим. Всякие секты, независимо от времени их происхождения, являются в большей или меньшей степени чувственными. Здесь можно привести былую половую распущенность перекрещенцев (анабаптистов) и современное половое восторженное состояние нравов Америки. Могут указать мне, что секты представляют собою патологические наросты на религии. Но на это возражу словами сектантов, которые заявляют: «наше возникновение явилось прямым следствием безразличия, охватившего вашу государственную религию, и лицемерия, с сухой буквою текста, не способных уже влиять на человеческое сердце. Мы являемся вестниками пробуждения, и на нас лежит обновление человечества». Сила религиозного внушения и заключается именно в таких данных. Я лично наблюдал в кантоне Цюрих последовательниц секты пастора Целлера в Меннедорфе. Пастор этот олицетворяет собою род пророка, берущего на себя излечение больных и силящегося подражать Христу и Иоанну Крестителю. Благоприятные случаи действительного исцеления, легко объясняемые внушением, он, однако, ставит в связь с чудом и в хрустении кости какого‑нибудь перелома, как он объясняет, проводит исцеление. Истерические женщины массою окружали этого пророка, причем личность его, как таковая, заключала для них главные мотивы обаяния. Бывшие у меня на лечении в больнице некоторые из его поклонниц в восторженных отзывах о нем исходили исключительно из плотских побуждений. Приходится вообще сделать вывод, что отречение человека от своей природы и стремление к чистой святости нередко дают в результате одну только грубую чувственность, хотя и прикрывающуюся возвышенными фразами. — 259 —
|