|
Мы поспешили к выходу. Я попытался рассказать то, что теперь рассказал вам, Саша, добавив только, что в действительности, я ничего в обычном смысле слова не «видел»! Я был там. Сидел за столиком. Был в этом баре. Смотрел на все сквозь бокал. Еще там, за окном, зажигалась и гасла, взбегала и падала в такт взвизгам оркестра красная яркая реклама. — Это ни на что не похоже. Теперь я ничего не вижу, только помню! — Вы не ленинградец? — Нет. — И, конечно Н-ову не знаете? - Он назвал незнакомое мне имя. - Я бы вам не поверил. Но на том же самом месте и почти теми же словами она мне рассказывала почти то же самое. А я, хоть убей, ничего не вижу! Он был старше. Мы ехали в метро к нему смотреть репродукции картин и графику еще незнакомого мне Рокуэлла Кента в качественном зарубежном издании. Он спросил меня, каким врачом я собираюсь стать. Я перешел на второй курс. Медицину представлял себе только хирургией. И сам не знаю, как, может быть, чтобы рядом с ним, взрослым интеллектуалом, придать себе значительности в своих же глазах, ответил, что буду... психиатром. Именно тогда, у черного стекла задней двери вагона метро, я впервые произнес это слово, которое оказалось прорицанием. В его холостяцкой квартире мы запивали Р. Кента кипятком без заварки из граненых стаканов (заварка и сахар у него кончились, и он забыл сегодня купить) и заедали, натирая его на терке, твердым зеленым сыром без хлеба (хлеба тоже не было). Зеленый твердый сыр (его я видел и пробовал тоже в первый раз) любил и специально купил по дороге хозяин... Позже я научился по желанию «входить» в это кафе. Надо было сесть напротив и только сместить фокус, в котором сосредоточен взгляд, за картину. То есть смотреть не на полотно, а за него (так само собой получается, когда задумаешься). Рамка картины теряется из виду, «ломаные» линии складываются в окружающую тебя обстановку, бокал на блестящем полировкой столике без скатерти оказывается на уровне твоих глаз, так как ты склонён. Глядя «внутрь картины» перестаешь видеть окружающее тебя в зале музея. А так как ты действительно сидишь, то твоя поза, состояние и связанные с ними ощущения становятся частью переживаемого сюжета. Создается иллюзия, что сидишь ты за столиком в этом кафе. И эти все переживания теперь уже тоже — мои навсегда. Теперь у меня было свое знание, что «абстрактная живопись» может быть мне интересной, наполненной реальностью и окунающей меня в самую остро переживаемую реальность. А, имея свой опыт, что в исследуемом можно найти нужное, искать гораздо увереннее и легче. — 22 —
|