|
Изобразить любое человеческое отношение легче, чем до него дожить. Передразнить легче, чем постичь. Зная, что у других бывают какие-то неизвестные нам состояния, чувства, желая их испытать (например, из подросткового стремления срочно самоутвердиться), часто и не созрев до них, мы даем новое имя старому переживанию или вообще ничему. За чувство принимаем желание его испытывать. У любого переживания есть сценический двойник. Выдумав образ, играем, вживаемся в проявления чувств, которых не имеем. Обманываем себя и других. Верим, что мы и есть то, что играем. За игрой вовсе теряем и забываем свое. Чтобы открыть новое, надо избежать соблазна притвориться открывателем, пока открытия не случилось. Благоговейно ждать встречи. Ждать себя неведомого! Как оставить секреты красок?!Другая, напомнившая о фрагментарности моего «зрения» и моей человеческой «слепоте», картина висела в Третьяковке над узенькой лестницей. Уже целый день бродил я по залам. До закрытия оставалось полчаса. Когда снова попаду в Москву, было неизвестно, и я спешил «добрать» впрок сколько можно. Усталый, поднимался по ступенькам и случайно обернулся оглядеться, да так и застыл... под этой полной, совершенно натурально светящейся на почти черном фоне луной. Она обливала своим светом набухшую от спокойного полноводья и так же светящуюся, но отраженным светом, ночную воду настоящей реки. Так и простоял до закрытия, боясь спугнуть видение, а река катила черную ночную воду. О Куинджи я тогда не знал ничего. А это была его «Ночь на Днепре». И этот холст я больше никогда не видел таким. Он всегда оказывался темным и нарисованным. Пишут, что краски умерли. Умерли очень давно. Но я и теперь верю, что в тот день они были живыми. Как и тогда, когда в комнату на выставку этой, свечами освещенной картины, выстраиваясь в очередь, шли люди и заглядывали за нее, пораженные живым свечением луны, ища секрета. Не освещена ли она из-за холста, нет ли в действительно светящей луне лампочки. Но теперь краски умерли, а Куинджи унес с собой секреты крепок. Я всегда боюсь унести с собой какие-нибудь секреты, не оставить себя до конца. А скольким людям страх осмеяния, неуверенность, недоверие, недостаток интереса к себе - любви к себе - помешали оставить здесь свои секреты - свои большие и маленькие открытия. Ничто в природе не исчезает. А личный человеческий опыт в очень малой степени становится общечеловеческим: пусть - в детях, пусть - в близких, в делах,... в слове... - убийственно мало. — 17 —
|