|
Проблема форм и факторов возникновения языка, занимавшая умы человечества со времен античности, лишь в середине XIX в. была поставлена на подлинно научную основу. Важнейшим достижением науки этого периода явилось учение К. Маркса и Ф. Энгельса о трудовой деятельности как главном условии и источнике формирования мышления и речи (СНОСКА: См.: К. Маркс. Замечания на книгу А. Вагнера «Учебник политической экономии».— К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2,т. 19; Ф. Энгельс). В понимании К. Марксом и Ф. Энгельсом глоттогенеза принципиально новой была идея единства познания и практической деятельности, отказ от наивного сенсуализма, для которого человеческие формы познания действительности суть лишь дальнейшее линейное, так сказать, количественное развитие форм познания, присущих животным. К сожалению, в дальнейшем при решении проблемы глоттогенеза это важнейшее положение недооценивалось, а порой и вообще игнорировалось. В современной науке в трактовке вопросов глоттогенеза ясно видны два направления, равно односторонние и поэтому неприемлемые. Представители одного из них, которое можно условно назвать «натурализующим», пытаются непосредственно вывести специфически человеческие формы поведения из форм поведения, присущих животным, рассматривая все эти формы как проявление единых, изначально присущих животным (и человеку) биологических тенденций («теория контакта» Д. Ревеса и др.) (СНОСКА: См.: Q. Revesz. Ursprung und Vorgeschichte der Sprache.Bern, 1946). Представители другого, которое мы назовем «социологизирующим», напротив, пытаются усмотреть у животных уже сложившиеся формы общественной, социальной жизни; подобная точка зрения, как правило, связана с упрощенной трактовкой самой социальности. Такое понимание характерно, в частности, для ряда современных ученых, работающих в области кибернетики. Как первое, так и второе направление ставит цель стереть качественную грань между животным и человеком, представить появление языка как механическую «прибавку» к определенного рода деятельности каких-то дополнительных выразительных средств (СНОСКА: Против такого понимания недавно резко выступил немецкий лингвист Г. Розенкранц: «Постепенный, эволюционный по характеру переход от одной структуры к другой невозможен» (G. Rosenkranz. Der Ursprung der Sprache. Heidelberg, 1961, S. 126); Ср.:Т. S lama-Cazacu. Langage et contexte. S-Gravenhage, 1963,p. 34—37, в особенности следующий ее вывод: «Средства выражения у животных суть ничто с лингвистической точки зрения. Сравнивать их с человеческим языком невозможно» (стр. 36)). Отсюда — часто встречающиеся попытки свести проблему к изучению происхождения языка как абстрактной системы из систем коммуникативных средств, присущих также и животным. Между тем при современном состоянии науки немыслимо решить проблему происхождения языка, не ставя одновременно вопроса о происхождении специфически человеческих форм деятельности, генетически связанных с языком, и, в частности, языкового мышления в целом (СНОСКА: См.: Л. С. Выготский. Мышление и речь. «Избранные психологические исследования». М., 1956; А. Н. Леонтьев. Проблемы развития психики, изд. 2. М., 1965; Г. П. Щедровицкий. Методологические замечания к проблеме происхождения языка. «Научные доклады высшей школы. Филологические науки», 1963, № 2). Иными словами, необходимо анализировать те особенности жизни и деятельности древнейшего человека, которые обусловили возникновение у него «языковой способности» и лишь как следствие их — те конкретные формы, которые приобретает эта «языковая способность» на разных этапах своего развития. — 57 —
|