ПРИМЕЧАНИЯ

1. «Reflexio — это обращение внутрь с тем результатом, что вместо инстинктивного действия возникает последовательность производ¬ных содержаний или состояний, которые могут быть названы реф¬лексией или размышлением. Таким образом, вместо компульсивного действия появляется определенная степень свободы и вместо предсказуемости — относительная непредсказуемость последствий воздействия импульса» (CW , pp. 117)

Делдон Маккинли.

Архетипический подход.

Меня попросили показать, как можно применить архетипический подход. Рискуя впасть в сверхупрощение, я бы все же выделил три определенных признака этого подхода, как они проявляются в моей клинической работе. Один из них состоит в том, что я считаю отношения пациента с архетипи¬ческим материалом, выбранным его душой, более важными по сравнению с соображениями переноса. Я не собираюсь прини¬жать существенную ценность близких отношений как имею¬щих решающее значение для трансформации, хочу лишь при¬знать, что терапевтические отношения являются только одной областью из нескольких, в которых можно встретиться с архе¬типами лицом к лицу. Занят ли мой клиент симптомом, борь¬бой, социальным функционированием, снами и т. п., я скло¬нен видеть себя в роли товарища-исследователя или свидетеля до тех пор, пока роль представителя какой-либо сильной фи¬гуры не станет явно на меня проецироваться.
Во-вторых, спектр поведения, который я считаю скорее «чело¬веческим» и исходящим из души, чем патологическим, шире соответствующего спектра, принятого у моих коллег, работаю¬щих в неархетипическом подходе. И когда патология очевидна, мое первое побуждение — исследовать и понять значение дан¬ной патологии для индивидуации данного пациента. Меня при¬водят в уныние наблюдения за тем, как быстро в сегодняшней психологической среде предписываются медикаменты, госпи¬тализации и директивы, и приводит в ужас давление, которое даже я чувствую отовсюду: принуждение сделать что-нибудь, чтобы исправить ситуацию, пообещать избавление, разрешить конфликт, найти выход из тупика, снять боль с помощью ка¬кого-либо героического вторжения в естественный процесс, как будто не существует внутренних ресурсов, которые можно по¬ощрять и вдохновлять к жизни в пациенте. Я делаю ставку на мудрость души и веру в то, что внимание к архетипическим процессам в состоянии дистресса поможет душе прийти в рав¬новесие без вооруженной интервенции. Я поощряю концентра¬цию скорее на поиске души, нежели на улучшении состояния.
В-третьих, фокусирование на архетипических темах при помощи воображения ведет аналитический процесс сквозь гам¬му возможностей от интенсивных психологических импульсов до наиболее эфирных психических переживаний, без какого-либо заранее определенного порядка или ожидаемых стадий, в соответствии с потоком и направлением, исходящими из души пациента. Теоретически, на пути к зрелости мы проходим опре¬деленные стадии развития, но редко мы как терапевты, нахо¬дясь так близко к миру пациента, видим сквозь стадии роста и интеграции прямо направленную прогрессию; только огляды¬ваясь назад, мы может увидеть, как очевидно несовпадающие и несущественные переживания образуют более широкую кар¬тину. Архетипы проявляются в инстинктивной жизни тела, его отвращениях, тупиковых переживаниях и влечениях, а также в идеях и духовных наклонностях. Мне не хочется от себя накладывать на душу пациента какие-либо возможности и долженствования.
Архетипическая психология говорит о «психике» и «душе» с уважением к таинственности человеческой природы, кото¬рую невозможно свести к простым детерминантам. В глубине души скрыты ассоциации, связанные с жизнью и смертью, ведущие за пределы личных историй и соединяющие нас с интен¬сивностью не какого-то отдаленного трансперсонального, а того, что присутствует всегда, — другой стороны всего обыденного. Я представляю, что в аналитическом путешествии нас сопро¬вождает Меркурий, которого Юнг (CW]3, para. 284) обозначил как «архетип индивидуации»; кроме того, я воображаю при¬сутствие богини очага, Гестии, как принципа центрации и заземления, поддерживающего фокус процесса и создающего баланс герметической энергии.
Заканчивая абстрактные рассуждения1, давайте поговорим о коагуляции теории в терминах истории Джоан. До некото¬рой степени факт, что у меня на руках есть кусочек истории Джоан, лишает меня своего рода первотолчка, начального вли¬яния, которого я всегда ожидаю от нового пациента. Ради молодых терапевтов, которые, возможно, читают эту работу, я хочу признать, что это ожидание не является вполне комфорт¬ным, поскольку я всегда переживаю состояние тревоги перед встречей с новым пациентом. Тревога может длиться несколь¬ко минут или недель до того момента, пока не произойдет что-то в отношениях между нами. Изначально чувства дискомфор¬та по поводу другого человека не означают, что терапия не получиться, но лишь то, что задействован глубокий личност¬ный материал.
Несмотря на беспокойство, я ожидаю первой встречи как исключительного события. Первые впечатления, тщательно собираемые с помощью первичного животного чутья, дают существенную информацию, которая уже вскоре исчезнет за словами и сознательными намерениями. Позднее эти пер¬вые впечатления можно будет сравнить с более поздними дан¬ными с целью отследить бессознательную динамику отноше¬ний и мои теневые проекции — то, что этот другой человек дает мне возможность узнать о моих собственных отброшен¬ных частях.
Тот факт, что у нас как читателей есть эта история о Джо¬ан, имеет также определенные преимущества, хотя и отбирает у меня первоначальный феномен целостного впечатления о Джоан, окрашивая встречу предварительной информацией. Только когда я встречу Джоан, я сопоставлю эти впечатления, уже отмеченные другими, с ее физиогномическими особеннос¬тями и моим откликом на ее голос, жесты, позы, глазной кон¬такт, запахи, одежду и украшения т. д., и только когда она. наконец, раскроется, я смогу увидеть, являются ли данные исторические факты существенными и аутентичными.
Разница между первой встречей с пациенткой без предва¬рительной информации и встречей с нею в контексте ее исто¬рии является важной, это одна из особенностей, отличающих опыт частной практики от работы в большинстве агентств. Мне лично нравится работать с неоднозначностью и, по воз¬можности, максимальной спонтанностью и не собирать ника¬кой истории на или до первой встречи со взрослыми пациента¬ми. Обычно я даю истории возможность медленно разворачи¬ваться, веря в то, что факты менее важны, чем то, что было сделано с ними внутренним рассказчиком пациента. Мнения аналитиков расходятся по этому вопросу, и здесь каждый дол¬жен найти для себя собственную зону комфорта.
Еще одна особенность первой встречи: человек, направив¬ший ко мне пациента, играет важную эмоциональную роль. Пациент переносит свои представления о терапевтическом при¬еме на первый профессиональный контакт. В зависимости от того, виделся ли ему тот первый человек, к которому он обра¬тился, спасителем, исповедником, судьей, целителем, родите¬лем или слугой, наложение реальной встречи и образа тера¬пии у пациента сильно окрашивает начало работы. Иногда возникает настолько сильная привязанность пациента к про¬фессионалу, встретившемуся ему первым, что страх и горе, вызванные расставанием, вынуждают заняться этими чувства¬ми в первую очередь, прежде чем можно будет иметь дело с чем-либо еще.
Все это имеет отношение к Джоан. Каковы были представ¬ления о терапии у врача, направившего Джоан ко мне, и како¬ва ее привязанность к этому врачу? Каков ее образ психотера¬пии и что она ожидает от меня и от себя? Буду ли я работать с ней во время ее госпитализации и смогу ли я продолжать видеться с ней после выписки, или тогда ей придется найти другого терапевта? Для Джоан выписка из больницы с внутри¬утробным содержанием там 24 часа в сутки может повлечь за собой период горя и тревоги по поводу разделения, к которому добавится опыт потери первого терапевта. Существуют такие непродуманные правила лечения, когда патронаж после лече¬ния в клинике является достаточно беглым и не учитывает подобную динамику. Пациенты тогда переживают чувство покинутости. В любом случае, я бы рекомендовал интенсив¬ную работу с Джоан после выписки, включая долгосрочную терапию, даже если лечение в клинике будет успешным.
Прежде чем давать рекомендации, однако, позвольте мне поделиться своими первоначальными реакциями на вербаль¬ный портрет Джоан. Мое первое впечатление таково, что Джо¬ан обладает таким твердым духом и надеждой, что я чувствую себя полностью на ее стороне, желая ей лучшего. После дли¬тельных переживаний боли и неудач она актуализирует свою надежду вместе с новой попыткой излечения, новым браком, новой карьерой. Я уважаю устойчивую направленность Джо¬ан к жизни, к Эросу, которую она проявляет, беря на себя инициативу в создании группы самопомощи, желая заботить¬ся о других, продолжая надеяться на лучшее, хотя и пережи¬вая временами чувство безнадежности и суицидальные жела¬ния. Я ожидаю встретить сильную, земную женщину, полную витальности. Большая часть этой энергии, вероятно, находит¬ся за границами осознавания и может сильно отличаться от ее самовосприятия. Если она способна избрать долгосрочную тера¬пию, мой позитивный отклик внесет свой вклад в нашу рабо¬ту. Однако, будучи контрпереносным отношением, это пози¬тивное чувство должно быть объективировано. Я не могу поз¬волить своему уважению и восхищению окрашивать нашу работу целиком, ибо это может дать ей фальшивое чувство безопасности и впечатление моей манипулятивности и снисхо¬дительности. Кроме того, я не хочу создавать у нее ненужную зависимость от меня или ожидать от нее слишком многого слишком скоро, или скрытым образом пообещать ей слишком много, или оказаться слепым к ее более темным аспектам.
Что касается темного, интересно, что привлекает ее в «прыж¬ке в реку», — трансформирующем образе совсем другого каче¬ства, чем, скажем, самоповешение или разрывание себя на куски. Столь ли она горяча и податлива, что нуждается в по¬гружении в воду, чтобы остыть и затвердеть, или же она хочет раствориться, слившись с большей, чем она, и текучей суб¬станцией, быть проглоченной, вернуться к состоянию содер¬жания внутри нечто большего? Возможно, мне удастся погру¬зиться с ней, используя комбинацию любопытства и сострада¬ния, чтобы узнать, каковы ее фантазии о трансформации, уви¬деть, какие существенные компоненты Джоан смогут выжить после растворения. Образ Джоан, относящийся к алхимичес¬кому процессу solutio, заслуживает серьезного внимания. Фан¬тазия смерти от воды по воле эго несет в себе желание обновле¬ния, исходящее от Самости, желание духовного крещения. В анализе мы будем исследовать это желание вместо того, чтобы отнестись к нему просто как к «не более чем» суицидальному импульсу2. Но существует опасность слишком приблизиться к Джоан! Позволит ли она мне сотрудничать с ней в этом иссле¬довании? Не проглотит ли она меня и не отрыгнет ли затем с отвращением?
Вслед за первоначальными впечатлениями встает множе¬ство подобных вопросов, ответы на которые я надеюсь полу¬чить, если Джоан будет мне доверять. Я принимаю свое любо¬пытство как свидетельство того, что ее история тронула меня, но я воздержусь от задавания этих вопросов. Обычно я буду позволять Джоан самой решать, что мы будем обсуждать и в каком порядке. Когда контекст избран, я могу становиться более активным, пробуждая большее количество ассоциаций, развивая и амплифицируя какие-то темы, отмечая непоследо¬вательности и так далее, но я хочу прояснить с самого начала работы, что пациентка берет на себя первичную ответствен¬ность за содержание, обсуждаемое в терапии, если она на это способна.
Тем временем, эти вопросы обступают меня. Будет ли Джо¬ан отвергать меня, как она отвергает своего нового мужа (с помощью проективной идентификации, то есть побуждая его оставить ее)? Есть ли в Джоан что-либо слишком опасное, что¬бы она могла рискнуть возложить это на тех, кого она любит? Принцип фемининности, похоже, живо присутствует в Джоан во всей своей первичной амбивалентности, не переработанный в более гармоничный образ себя (такой, как питающая мать, артистический медиум, секс-богиня, преданная жена, вдохновительница и т. д.) Не носит ли она под своим теплым земным покрывалом горюющего сына своего мужа, или не радуется ли ее бессознательный садизм уязвимости молодого мужчины? Как показывает синдром булимии, потребности вбирать в себя и исключать из себя противоречиво сосуще¬ствуют в ней — тема, которая, кажется, присутствует у нее со времен борьбы за выживание в голодной родительской семье.
Я чувствую любопытство по поводу этой ранней семейной жизни и тайн, совершавшихся в тех маленьких спальнях ее младенчества и детства. Что было дано и что получено от мол¬чаливых, фрустрированных родителей, неспособных утолить голод друг друга? Какие силы удерживали вместе родителей Джоан, заставляли ее отца каждый день вставать и уходить на тяжелую работу, а мать оставаться в живых восемьдесят с лишним лет? Я хочу знать также и историю матери. Когда она пыталась получить какое-то удовлетворение от ребенка, было ли это вызвано отчаянным желанием прикосновения? Если мы рассмотрим наши фантазии и культурные мифы правдиво, мы не сможем отрицать чувственное удовольствие, получаемое от близости детского тела; не отрицание удерживает взрослых от сексуальной эксплуатации детей ради такого удовольствия, но способность сдерживать и перенаправлять такие желания. Что мешало этим родителям управлять своей сексуальностью? Какие тревоги были затоплены шариками материнского жира, и почему мужчина не утешал ее в этих тревогах? Мужчина, изливая все свое внимание на машину, избегал какого-то су¬щественного контакта со своими женщинами в дневное время. Машина предсказуема, не будет истекать кровью, набирать вес, убегать, настаивать или заливаться слезами, сможет твер¬до перенести его руководство и попытки мастерить. У нас есть картина этой четы, очевидно пойманной в ловушку взаимного разочарования и отдаления, жизненной задачей которой было послать в мир двух явно подающих надежды девочек. Почему двое взрослых не могли спать вместе и дарить друг другу чув¬ство комфорта, наслаждаться близостью, уделять друг другу внимание? Боялись ли они появления новых детей? Испыты¬вали ли фрустрацию от какой-то сексуальной неадекватнос¬ти? Боялся ли один из них или оба, что их интимность будет увидена и о ней узнают? Был ли для них опыт естественного раздражения и злости друг на друга в повседневной жизни слишком пугающим? Мешали ли им семейные мифы и духи предков в виде искалеченных образов себя и необоснованных ограничений?
Мы можем только строить версии о том, что было не так в маленьком доме, который мог бы быть наполнен человечес¬ким теплом и смехом, но вместо этого склонился в темную сторону — к секретности, испуганности, извращенности и страху. Я пытаюсь представить атмосферу в этом маленьком доме и реакцию Джоан на эту атмосферу. Я делаю это, пос¬кольку это интересно, и я чувствую любопытство, но также и потому, что эта информация пригодится, когда Джоан неиз¬бежно станет пытаться воссоздавать эту атмосферу в наших отношениях, как то делает одна из ее частей в отношениях с Сэмом. Мне кажется, что в этом доме пусто и печально, но путаница в нашей профессиональной среде по поводу инцеста и фальшивых воспоминаний напоминает о том, насколько осторожными следует быть, позволяя пациентке делиться сво¬ими интерпретациями по поводу ее ранней жизни, а не предпо¬лагать заранее, как это было, с помощью направленных воп¬росов или заключений.
Жизнь в ограниченном мире, которую вели эти четверо, должна была сыграть существенную роль в придании формы образам Джоан и ее ожиданиям от жизни, мужчин, материн¬ства. Однако не этим определялось, кем станет Джоан, поскольку ее душа сама делала свои выборы и выражала свои склоннос¬ти. Она оказалась способна получить от этого мира некоторое существенное удовлетворение, связанное с телом, чьи желания интимности и воспроизводства вытолкнули ее из дома в бога¬тую переживаниями жизнь. Я думаю о том, что фемининный принцип в ней давал ей толчки к таким инстинктивным инте¬ресам, как, например, наслаждение эмоциональной близостью, ощущение себя в паре с мужчиной, сотворение ребенка, по¬рождение какого-нибудь плодотворного проекта, внесение вкла¬да в общественные или эстетические предприятия. И я пред¬ставляю, что маскулинный принцип в ней поощрял включе¬ние в мир, способствуя тому, чтобы эти интересы стали четки¬ми и смогли проявиться за пределами фантазийного плана. В восемнадцать лет Джоан демонстрирует, что ее маскулинный принцип, или анимус, обладает достаточной движущей силой, чтобы утвердить ее независимость от родителей и найти парт¬нера, способного помочь ей расширить ее образ маскулинности и отделить его от отцовского комплекса. К сожалению, как это часто бывает у женщин с недостатком здорового позитив¬ного опыта отца, который поощрял бы в своей дочери любовь к себе и способность к суждению, она ушла не с тем, чтобы стать самодостаточной, но чтобы попадать в различные ситуа¬ции зависимости, возможно, проецируя хорошего и сильного отца на своего молодого мужа.
Ее первые два выбора партнеров отражают недостаток у нее способности к суждению и бессознательное притяжение к осо¬бого рода опасной атмосфере, оставленной ею позади. Только сейчас, в середине жизни, Джоан кажется приобрела (не бла- годаря ранней подготовке и положительным моделям, но пу¬тем переживаний, испытаний, ошибок и страдания) ту внут¬реннюю силу, которую я считаю маскулинной: силу утверж¬дать свой выбор, строить реалистичные планы, критиковать и быть способной отстраняться от неверных суждений, искать и продумывать получение полезного опыта, вместо того, чтобы позволять себе следовать только желаниям сердца и интуитив¬ным выборам. Эти функции начинают уравновешивать ее силь¬ную фемининную потребность в поддержке и питании, привя¬занности и эмоциональной насыщенности. Возможно, Джоан теперь более способна интернализировать напряжение между тем, что привлекает ее в мужчине изначально и что оказыва¬ется полезным для нее при долговременной оценке; и, может быть, она теперь более способна разрешать это напряжение на интрапсихическом уровне, вместо разыгрывания его в отноше¬ниях с реальными мужчинами. Мне следует добавить, что не все архетипические психологи находят тендерное деление пси¬хологических функций полезным. Некоторые юнгианцы в раз¬личных школах считают, что концепции анимы—анимуса яв¬ляются скорее разрушительными, чем полезными по причи¬нам, освещение которых не входит здесь в мои планы. Но для меня концепция фемининного и маскулинного принципов яв¬ляется ценной, ибо помогает мне организовывать мое восприя¬тие личности.
Возможно, к данному периоду жизни Джоан уже прибрела некоторые здоровые качества анимуса, но в молодом взрослом возрасте ее жизнь была более окрашена материнским комп¬лексом, ибо она жила среди различных забот с ощущением зависимости, пересиливавшим ее способности к различению личностных характеристик ее мужей, или к нахождению ниши в мире работы и независимости, или к развитию ее ума и талантов. Представьте себе двадцативосьмилетнюю беремен¬ную женщину с двумя маленькими детьми и мужем — источ¬ником беспокойства, берущую на воспитание четвертого ре¬бенка — инвалида. Что она пыталась таким образом сделать? Я могу только предположить, что это было что-то физически соотносимое с весом более 300 фунтов, выражавшее что-то по¬добное голоду ее матери... питание и поддержка, выходящие из- под контроля, питание и поддержка, становящиеся настолько избыточными, что неизбежно должен произойти срыв, и тогда проступает другая сторона: она теряет их полностью и стано¬вится беспомощной жертвой. У нее отбирают детей и она дол¬жна теперь зависеть от государства в поддержании себя и од¬ного ребенка. Такие сильные инстинкты питания говорят о творческой энергии, которая, будучи подчиненной процессам рефлексии, способна служить поддержке и удовлетворению Джоан и тех, с кем она общается.
История Джоан порождает так много образов неутолимо¬го голода, что я задумываюсь о том, как я буду реагировать на эту стимуляцию с течением времени. Уверен, что могу ожидать, в дополнение к моему изначальному восхищению ее героизмом, контрпереносной реакции, связанной с корм¬лением грудью. Будет ли она выражаться в форме потребно¬сти проявлять заботу или в форме тенденции к скупому воз¬держанию от нее, — это предстоит выяснить. Мне нужно будет отслеживать обе эти реакции, а также приглашение от Джоан выступить ее противником, воплотив все плохое, что было связано с мужчинами в ее жизни. Сейчас, когда у нее есть поддержка со стороны мужа и терапевта, я полагаю, она будет ощущать себя в достаточной безопасности, чтобы дать мне почувствовать ее новые потребности, а также не¬удовлетворенную потребность в том, чтобы мать встала на ее сторону против принципа эксплуатации (воспринимался ли он тогда как исходящий от матери или от отца, сейчас он определенно укоренился в ее собственной структуре харак¬тера). Хотя она оказалась достаточно сильной, чтобы из¬влечь себя из двух неудачных браков, похоже, она не встре¬чала агрессию своих мужей во всеоружии. Сейчас она встре¬тила Сэма уже с большим ощущением самоопределенности, хотя, похоже, это ее пугает. Я хочу дать ей возможность прочувство¬вать силу ее потребности сделать мать своей спасительницей, без необходимости проигрывать это с последней и ненужного продления жизненности и реальности этого образа. Я пред¬ставляю, как буду сдерживать и постоянно контролировать голодающего, пожирающего и эксплуатирующего родителя, в то время как сакральное пространство терапевтического сосуда будет творить возможность того, чтобы в Джоан смогла расцвести щедрая и цельная мать.
Такое изобилие пищеварительных образов требует качества вечности, которое позволило бы всем необходимым функциям интроекции и усвоения развиться и созреть в естественном для них ритме. В идеале я бы хотел проводить с Джоан неогра¬ниченное количество времени, поскольку мой опыт работы с такими фундаментальными противоречиями, какие существуют в ее жизни, говорит о том, что, несмотря на хорошую мотива¬цию, перемены происходят очень медленно и понемногу. На уровне пищеварительной системы мы встречаем примитивных монстров мозгового ствола и базовых клеточных структур, где инсайт оказывается довольно бесполезным, так что одна и та же почва должна вновь и вновь отвоевываться у коварной мон-строобразной жадности. Я имею в виду, что одни и те же темы и инциденты должны обсуждаться снова и снова, должны вы¬ражаться одни и те же аффекты, обнаруживаться одни и те же непонимания в отношениях с терапевтом. Я надеюсь встре¬чаться с ней каждый день, пока она будет находиться в клини¬ке, до тех пор, пока мы не сможем сдержать и уменьшить ее суицидальную потребность. Затем, после выписки, я бы пред¬почел видеть ее от одного до трех раз в неделю на протяжении нескольких лет. И если ее сила и мотивация подтвердят мои первоначальные ожидания, с таким графиком я бы дал благо¬приятный прогноз.
При определенных обстоятельствах она, возможно, не смо¬жет платить стандартную цену, и это нам нужно будет основа¬тельно обсудить, поскольку разработка приемлемого финансо¬вого контракта является существенным фактором в терапевти¬ческом процессе, подготавливая сцену для развития отноше¬ний взрослый-взрослый, где в то же время позволено стано¬виться инфантильным и регрессировать. В ее случае финансо¬вый вопрос может провоцировать впадение в комплекс мате¬ринства и голодания, когда один из нас будет испытывать деп-ривацию, если мы не проясним финансовых отношений зара¬нее. Я хочу, чтобы Джоан рассматривала нашу работу как ценную и взаимополезную, требующую от нее вклада энергии, финансово и эмоционально, на что я буду отвечать аналогичным вкладом психологической выдержки и надежности и, в идеале, определенной мудрости знаний о душе, которые будут ей полезны. Если мы не сможем создать такой вневременной материнский мир, в котором она будет иметь частый и надеж¬ный доступ к безопасному, всепозволяющему терапевтическо¬му сеттингу, то я буду более осторожен в прогнозировании существенных перемен. В таком случае я бы рекомендовал Джоан создать свою собственную сильную систему поддержки. Например, ее группу самопомощи, образовательную програм¬му с доступом к консультантам колледжа, или, может быть, двенадцатишаговую программу, или краткое брачное или се¬мейное консультирование с периодическими встречами со мной или кем-то другим с целью поддержания в ней интереса к смыслу ее проблем. В идеале продолжительность этих встреч должна быть такой, как мы оба сочтем нужным.
Но предположим, что неограниченная длительность лече¬ния возможна. Я не знаю другой замены для того особого типа рефлексии, который возможен только при интимной поддерж¬ке, создаваемой устойчивым контактом. Любому, кто терапев¬тически испытал это, знакомы эти неописуемые моменты транс¬формации. Трансформативные события (которые я могу на¬звать лишь «моментами», хотя в них могут быть представлены годы) содержат в себе интеграцию, которую проще всего пере¬вести в образы — химические образы, такие как сгущение соуса или сплавка металлов или момент кристаллизации; физические образы, такие как установление координации при обучении управлению машиной или гончарным кругом; мен¬тальные образы, такие как улавливание смысла, стоящего за формулой, или автоматизация навыков владения иностран¬ным языком. Нечто подобное происходит в терапии, когда до¬стигается точка готовности, но это не происходит за одну ночь. Это не вспышка инсайта или прорыв, или пиковое пережива¬ние, но нечто спокойное и терпеливое. У меня как терапевта есть собственный образ того, как этому способствовать. Он состоит в следовании «ага-реакциям», отражающим мобиль¬ность и увлеченность Меркурия, в то же время оставаясь твер¬до сидящим у теплого очага Гестии, где все вспышки света ведут к целостному состоянию покоя.
По теории Юнга, язык, которым следует владеть, — это коммуникация между сознательным эго и его архетипическим источником в Самости, архетипе целостности, являющимся окружностью, источником и силой для живого существа и про¬являющимся как переживание содержания внутри чего-то, цен-трации и направления. Естественная адаптация к обществу требует выработки защит, которые невозможно сознательно ощутить и быстро снять, защит, препятствующих тому, чтобы эго могло осознавать архетипический источник, и вынуждаю¬щих нас искать целостности в мире сознательных событий. Комплексы, находящиеся за пределами сознательной сферы влияния эго, однако, поддерживают свою нуминозную связь с Самостью, и именно поэтому они имеют над нами такую власть и не могут контролироваться с помощью силы воли эго. Тера¬пии, которые полагаются на силу эго, как это делают все крат¬косрочные и когнитивные терапии, игнорируют этот факт, лежащий в основе глубинной психологии. Пациенты могут принимать предположения и интерпретации из желания здо¬ровья, но, в конце концов, эти соображения вновь поглощают¬ся доминирующими комплексами, и так будет до тех пор, пока не будут установлены диалектические отношения с комплек¬сом, которые позволят ему быть более или менее комфортно включенным в эго-сознание. Расстройства питания отражают комплексы, доминирующие над эго, и часто их невозможно сдержать только с помощью силы воли. С раскрытием архети-пического источника комплекса мы надеемся обнаружить ключ к трансформации. Какие боги или демоны в пациенте управ¬ляют чувством голода, кто представлен в пище, перед которой невозможно устоять, кто удерживает чувство безопасности, сытости и исполнения? Что компенсируется и что избегается?
В краткосрочных терапиях пациент и терапевт не остаются в отношениях достаточно долго для того, чтобы выйти к про¬блемам доверия, которые неизбежно возникают в любых дли¬тельных отношениях и отражают способность автономных ком¬плексов подрывать нашу любовь и решительность. Медовый месяц полного доверия, в конце концов, должен уступить ме¬сто сомнению, и тогда начинается процесс трансформации. Ро¬мантические отношения спотыкаются на этом месте, и на пер- вый план выступают подлинные краски личности. Так же проис¬ходит и в терапии: труднейшая и потенциально наиболее про¬дуктивная работа начинается, когда пациент начинает ставить под сомнение ценность этой работы или целостность терапевта.
Давайте предположим, что Джоан решила участвовать в неограниченной по срокам психотерапии. В дополнение к моим первым впечатлениям, мне захочется постараться прояснить, как она воспринимает ситуацию в данный момент. Какие чув¬ства она лучше всего осознает? Что привлекает ее внимание и аффект? Способна ли она символически мыслить и способна ли она символически чувствовать? Первое требует интеллек¬туальной способности к абстрагированию сущности или уни¬версального качества из конкретного события и, очевидно, яв¬ляется минимальным требованием для прохождения глубин¬ной психотерапии. Способность символически чувствовать туманна: это способность удерживать в доступной части души удовлетворяющий образ, который позволяет человеку отсро¬чить импульсивное, непосредственное удовлетворение его на¬пряжений и желаний. Это ценное качество, но оно не является обязательным для глубинной психотерапии. Действительно, часто свои надежды на успешную психотерапию мы связываем с тем, что какие-либо слабые или отсутствующие способности проявятся и принесут свои плоды. Психика включает в себя не только ментальные содержания и визуальные образы, но так¬же физиологические и трансцендентные содержания и пере¬живания на краю сознания (которые Юнг называл психоидными событиями) на уровне инстинктивных или духовных осознаний. Воображение является не только визуальным, но также кинестетическим и слуховым.
Фрейдисты, неофрейдисты и неоюнгианские теоретики боль¬шое внимание уделяют развитию младенца, пытаясь понять, как эта способность к символическому удовлетворению стано¬вится частью психологических орудий человека, поскольку вся общественная жизнь зависит от способности большинства членов сообщества отстрачивать психологическое удовлетво¬рение с помощью символизма. Младенец, успешно научившийся заменять несовершенную и непостоянную мать переходным объектом, приобрел один из магических инструментов, кото- рыи в дальнейшем сделает возможным путь индивидуации. Однако пациенты, ищущие индивидуации, часто приходят к нам, не имея развитой способности к символизирующему чув¬ству — того инструмента или способности, который позволит им учитывать и объективировать их эмоциональные потреб¬ности. В таких случаях мы надеемся воссоздать в терапевти¬ческом сосуде архетипический контекст, где сможет произой¬ти прыжок доверия, который позволит относительно недиффе¬ренцированной психике предвосхищать и ожидать удовлетво¬рения, обладая определенной степенью рефлексии. Эта тема встречается в бесчисленных сказках в форме замысловатого путешествия героя или героини в поисках спокойствия и са¬модостаточности, длящегося до тех пор, пока не наступит бла¬гоприятный момент для нужного действия.
Я предсказываю, что Джоан долго будет оставаться в не¬символическом материнском мире и ей будет сложно перево¬дить симптомы на уровень психологических значений. Однако она привнесет живительную энергию в свою работу, которая постепенно будет становиться более символической и откры¬той для творческого использования бессознательного материа¬ла. Если она будет помнить сны, сможет научиться работать в режиме активного воображения, вкладывать свои чувства в символические процессы — воображение, танец, написание чего-либо или переложение на язык музыки, то эти психичес¬кие каналы станут ритуалами, способными переводить мифи¬ческий мир в значимые эмоциональные события повседневной жизни и обычных отношений. Будучи пропитанными смыс¬лом и ощущением первичного измерения архетипических со¬бытий, повседневная жизнь и обычные отношения наполняют¬ся духом. В повседневную жизнь допускается страсть на место застоя эмоциональных тупиков, и не остается причин прятаться от реальности за слезами и подавляемыми желаниями. В та¬кие моменты мы начинаем искать встреч как с материальным, так и с духовным миром, что бы эти встречи нам ни несли, ведут ли они к бедности или к богатству, — и так до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Взаимодействие между уровнями интеграции неизбежно происходит на протяжении всей жизни и также на аналитической сессии. Если этот процесс развивается, то оба, пациент и терапевт, погружаются в ранние младенческие, детские и подростковые состояния. Кроме того, даже пациенты с хруп¬кой интеграцией могут достичь высоко дифференцированных или просветленных состояний, которые, однако, могут пройти незамеченными, если мы привыкли ожидать меньшего от дан¬ного человека. В таких случаях важно, чтобы терапевт видел и мог опознать эти просветленные состояния, сам будучи от¬крытым им. Я опасаюсь, что если мы определяем и дифферен¬цируем слишком хорошо, то можем быть закрыты для таких осознаний. Поэтому я отношусь к каждой сессии как к потен¬циальному приключению и стараюсь не увязнуть в ожидани¬ях и предсказаниях, основанных на диагнозах и прогнозах. Иногда приключение кажется отягощенным наложенным на него грузом или захороненным в землю... и вряд ли доступным влиянию Меркурия — Священного Путешественника. Но все же и это тоже путешествие, и на любом повороте дороги могут произойти перемены.
В своей родительской семье Джоан научилась обращаться с собой, применяя насилие, возможно, вследствие того, что отношения между маскулинным и фемининным прин¬ципами, существовавшие в семье, были исполнены презре¬ния. Теперь это проявляется в бесцеремонном отношении к необычным менструальным кровотечениям, а также в том, что она принуждает свое тело состязаться с его естественны¬ми пищеварительными процессами. Столь упорный отказ под¬чиниться фундаментальным процессам питания отражает глубинную ярость, направленную против собственного тела и его нужд. Как бы ни виделись потребности тела: в образе пожирающей матери, ядовитой груди, неутолимо голодного ребенка, безжалостного отца, — мы хотим обнаружить и вынести на свет этот образ. Я не согласен с тем мнением, что существует универсальная динамика для всех случаев булимии (такая, например, как гнев на отца). Такое предположе¬ние не более валидно, чем то, что какой-либо символ снови¬дения имеет одно и то же значение во всех случаях. Наблю¬дая конфликт между неконтролируемым голодом и отвер¬жением этого импульса к пожиранию, мы не сможем определить, в чем специфика этого булимического конфликта до тех пор, пока образы самой пациентки не расскажут нам о ее отношении к симптому.
Модно лечить расстройства питания с помощью антидеп¬рессантов и транквилизаторов. Я опасаюсь медикаментов, поскольку они могут мешать проявлению на свет образов — наших ключей к архетипическому значению соответствую¬щих симптомов, тех самых смыслов, которые смогут рас¬крыть компульсивную природу этих симптомов. Некоторый уровень тревожности необходим для того, чтобы процесс инди¬видуации смог раскрыться, а также для поддержания спо¬собности к определенного рода упорной работе, работе мето¬дом проб и ошибок, настойчивого, раз за разом, распахива¬ния одного и того же душевного дерна до тех пор, пока он не станет разрыхлен до такой степени, что можно будет поса¬дить туда что-то новое. Однако повторение двулико. Как нам различить, когда мы находимся внутри паттерна цик¬личной компульсии, а когда тщательно разрабатываем наш собственный путь индивидуации? Тут терапия поощряет рефлексию, дающую пациенту возможность задать верный вопрос, рассмотреть сон, заметить внутреннее переживание или расслышать аутентичный голос, который говорит, что твердь поддается, хотя и медленно. Несмотря на очевидное презрение к себе, проявляющееся в симптомах Джоан и ее отвра¬щении к запросам своего тела, контрдвижение к заботе о себе привносит свои конструктивные изменения. Я бы надеялся, что будет достаточно времени на исследование, как отвраще¬ния, так и заботы о себе, и что эти очевидно дуалистичные альтернативы можно примирить.
Терапия кажется мне более успешной, когда она заканчи¬вается на взаимном соглашении пациента и терапевта по воп¬росу о завершении определенной значимой интеграции содер¬жаний комплексов. В идеале присутствуют размышления об окончании работы, возможно, сны, подкрепляющие это реше¬ние, а также есть возможность еще раз просмотреть пройден¬ный путь, особенно те отношения, которые наложили свой отпечаток как на терапевта, так и на пациента и будут вспо¬минаться потом как связь души.