Элио Дж. Фраттароли.

Я и моя анима: сквозь темное стекло на границе между юнгианством и фрейдизмом

Современная действительность с ужасающей ясностью демонстрирует нам, в сколь малой степени люди способны воспринимать аргументы противоположной стороны, хотя именно эта способность является крае¬угольным камнем существования человеческого сообщества. Существование этой проблемы должно учитываться любым человеком, желающим достичь взаимопонимания с кем-либо. Ведь, в какой степени чело¬век не признает аргументы противоположной стороны, в такой же сте¬пени он, фактически, отказывает в праве на существование «другому», находящемуся внутри него самого, и наоборот. Способность к внутреннему диалогу — вот пробный камень нашей внешней объективности.
(К. Г. Юнг «Трансцендентная функция»)

Без противоречий нет прогресса. Притяжение и Отталкивание, Разум и Энергия, Любовь и Ненависть необходимы для существования Человека.
(Вильям Блейк «Венчание Ада и Небес»)

Когда Поли Янг-Айзендрат попросила меня написать это эссе, посвященное теме на стыке между аналитической психологией и другими психоаналитическими школами, то эта задача показа¬лась мне трудноразрешимой и я даже усомнился в том, что мой уровень квалификации достаточен для написания подобного эссе. Я всячески уклонялся от прямого ответа, пытаясь выяснить у нее, что же именно она имеет в виду под «другими психоаналити¬ческими школами». «Ну, понимаешь, — отвечала она, улыбаясь как-то загадочно, — это герменевтические подходы, теория объект¬ных отношений, межличностная психология, разнообразные эго-пси-хологии, теория Клейн, ну и ваша любимая теория влечений». И мне сразу стало как-то легче, поскольку я почувствовал абсолют¬ную уверенность, что просто неспособен написать подобное эссе.
Вообще, если уж честно, то слов «ну и ваша любимая » Полли не говорила, хотя сказать было бы, наверное, не вредно. Ведь именно эту тему мы обсуждали на семинарах психологов и пси-хиаторов лет десять. Эта группа была до удивления, если не ска¬зать до обалдения, разношерстна, но при всем нашем разнообра¬зии мы довольно отчетливо делились на два вероисповедания: первая группа придерживалась мнения, что «отцом мужчины является ребенок», то есть мнения, в другой (академической) трактовке называемого перспективой развития; а вторая — мне¬ния, что для поиска истины необходимо использовать диалекти¬ку расходящихся перспектив, или в другой формулировке (рас¬пространенной среди нормальных людей) известной как потреб¬ность потрепаться. Лично я уверен, что в полном соответствии с данной потребностью абсолютно любой участник нашей группы недовольно заворчал бы, указав на неправильность использова¬ния мною строки из Водсворта (Wordsworth). Ведь сущность ут¬верждения, что ребенка можно рассматривать как собственного отца, основывается на предположении, что любой индивидум яв¬ляется, в сущности, самодостаточным, что ему присуща собствен¬ная линия персонального развития, и его можно рассматривать отдельно, в изоляции от межличностной семейной и социальной матрицы. «Нет! Нет!» — закричали бы мои друзья. «Начиная с самого рождения, становление и развитие любого индивидума происходит в соответствии с его межличностным окружением, при этом он находится в постоянном контакте со все расширяю¬щимся кругом окружающих его людей, начинающимся с его матери». Они принялись бы тенденциозно цитировать высказы¬вание Винникотта (I960), что на свете не существует такого су¬щества как младенец, и стали бы самодовольно утверждать, что мне следовало бы сказать так: «личность рождается диадой.» А уж больше всех выступала бы Полли, которая обожает доказы¬вать, что отдельное индивидуальное эго является не более чем социальной фикцией, коллективной конструкцией, существую¬щей исключительно в рамках культуры, в которой доминируют мужчины, так боящиеся связей, ограничивающих их свободу.
Полли, конечно, признает, что работы Юнга сфокусированы не на чем ином, как на развитии отдельного Я, причем рас¬сматриваемого в изоляции. Она и саму себя называет юнгианкой, хотя, в действительности, она является антиортодок¬сом, то есть ортодоксом, искаженным до неузнаваемости. И надо же, именно она обзывает меня фрейдистом. Я же утверж¬даю, что психоаналитический процесс, при его рассмотрении как в юнгианской, так и во фрейдисткой перспективе, по сво¬ей сущности, сводится к процессу установления контакта с собственным отдельно взятым Я, отчетливо отличающимся от Я, социально сконструированного. И это вовсе не практика и не то, во что, по мнению юнгианцев, верят фрейдисты. Юнг (1975) жаловался на то, что система Фрейда представляет со¬бой систему стереотипных редуктивных интерпретаций, на¬правленную прежде всего на повышение социальной адапта¬ции индивидума и объясняющую все на свете в терминологии врожденной инфантильной склонности к перверзивному гедо¬низму. Вот какой предрассудок скрывался бы за словами Пол¬ли, если бы она действительно предварила слова «теория вле¬чений» словами «ваша любимая*. Однако же она этого не ска¬зала. Я это всего лишь вообразил, но после того, как эти слова появились на экране моего компьютера, я просто был вынуж¬ден ответить на них. А вскоре я обнаружил, что то, что по первоначальному замыслу должно было стать кратким введе¬нием к данному эссе, стало превращаться в пространный вооб¬ражаемый диалог между мной и моим образным представлени¬ем о Полли, то есть творческим продуктом моего глубоко лич¬ного Я, отфильтрованным за годы моего социального строи¬тельства, проходившего совместно с Полли и с другими моими друзьями по семинару.
Теперь мне уже было необходимо принимать решение. Сле¬дует ли мне «отдаться потоку» своего творческого импульса и написать свое эссе полностью в виде воображаемого диалога, то есть в виде отдельной сцены анализу, который он прошел, (линия 5 обозначает потребность эпизода из моей собственной внутренней драмы) или же мне следует перейти к более тради¬ционному академическому стилю, которого читатели вправе ожидать от Cambridge Companion? И я решил пойти на комп¬ромисс: продолжить свой внутренний диалог, но при этом ук¬расить его краткой академической преамбулой, к чтению ко¬торой вы сейчас и приступите.