|
Шарон рассказывала свою историю, я слушал ее очень внимательно, в недоумении, но заинтригованный. Она говорила то же самое, что я неоднократно слышал от подростков и молодых людей с синдромом Аспергера, которые описывали собственные переживания. Я слышал от других отрывки и куски того, что описывала Шарон, но никогда никто не говорил так связно и четко. Это было удивительно. Я спросил, есть ли у нее друзья. Оказалось, очень мало, но все они — очень близкие и многолетние друзья. Ей было очень трудно вести ничего не значащую беседу с потенциальными знакомыми. Она сказала, что общество других людей доставляет ей большое удовольствие, но зачастую она так нервничает, что эта нервозность, похоже, мешает ей использовать свои социальные навыки. Она редко инициирует социальные контакты, поскольку отдает себе отчет в том, что ее подход — неуклюжий и неприемлемый. Ей трудно понять, о чем думают другие люди и что они чувствуют, и нередко она не чувствует своей связи с тем, что происходит вокруг нее. Например, когда она приходит в кино на печальную картину, ей требут ется какое-то время, чтобы понять, почему все плачут. Она описала трудности, с которыми сталкивается, пытаясь понять чувства своих друзей и собственные ответные чувства. Она не способна заглянуть в сознание других людей. Да, она видит их мимику, их глаза, их улыбки, но не то, что происходит у них в головах. Чтобы справиться с этой трудностью, Шарон визуализировала собственные эмоции. Например, гнев был водоворотом, который она помещала в стальной ящик, а сверху сажала дерево. Дело было не в том, что она не чувствовала эмоций. Напротив, она очень глубоко переживала разные вещи и испытывала самые разные чувства. Трудно было быстро и четко выразить их словами. Если Шарон, думая об эмоциях, представляла себе картины, так ей, как и Тэмпл Грандян, было легче понять их. Шарон замолчала и опустила взгляд на свои руки. Было понятно, что ей очень тяжело. Я отложил ручку и посмотрел в окно. Я прекрасно помню, как увидел в больничном саду отцветающий куст сирени. Лепестки усеяли лужайку, как болезненные воспоминания. Мой скептицизм постепенно улетучивался, и ему на смену приходило чувство удивления и восхищения. Казалось, Шарон описывает реальные переживания, когда не имеешь теории образа мыслей, не понимаешь хода размышлений других людей, чувствуешь себя «слепым к мыслям» (так назвал эту недостаточность Симон Бэрон-Коэн, психолог из Кембриджа, автор многих исследований в этой области). Мысль о том, что люди с любой формой аутизма «слепы к мыслям», есть одна из самых убедительных теорий, предложенных для объяснения тех социальных трудностей, которые испытывают люди с аутизмом. Им очень трудно точно понять других людей, их мотивацию, убеждения, ожидания и эмоции. Это трудность связана с отсутствием интуитивного понимания, с неспособностью встать Наi-terete другого человека и увидеть окружающий мир с социальной точки зрения. Мы понимаем мысли других людей благодаря тому, что одновременно с сознательным постижением опыта происходит безотчетное осознавание. Эти безотчетные концепции доступны нам только благодаря интуиции; это похоже на автоматическое знание. Нам не приходится задумываться над тем, как ответить на чье-либо приветствие; мы это знаем без размышлений. Наши родители не учат нас этому формальным способом; создается впечатление, что мы заранее запрограммированы на овладение ими во многом точно так же, как дети овладевают языком. Мы интерпретируем свое и чужое поведение, используя понятия, относящиеся к области подразумеваемых психических состояний, включая мотивацию, желание и эмоции. Например, если брови моей супруги подняты, я предполагаю, что она удивлена. Если уголки рта вашего брата опущены, вы предполагаете, что он чем-то опечален. Мы интуитивно используем наш собственный набор психологических понятий для понимания того, какие мотивы, желания, представления и эмоции, являющиеся частью переживаний другого человека, вступают в игру в данной социальной ситуации. — 61 —
|