|
На лице при этом у конферансье было выражение уверенное, а в глазах полнейшая неуверенность и мольба. Публике его речь не понравилась. Настало молчание. В этот момент двое исчезнувших молодых людей подозрительной походкой вернулись в партер и, усевшись, тут же занялись ловлей бумажек. Молчание прервал клетчатый. – Это так называемое враньё, – заскрипел он, – бумажки, граждане, настоящие! – Браво! – крикнули на галёрке. Публика в партере зашумела. – Между прочим, этот, – тут клетчатый указал на Мелунчи, – мне надоел. Суётся всё время, портит сеанс. Что бы с ним такое сделать? – Голову ему оторвать! – буркнул на галёрке кто-то. – О! Идея! – воскликнул клетчатый. – Надоел! – подтвердили на галёрке. Весь партер уставился на сцену, и тут произошло неслыханное – невозможное. Шерсть на чёрном коте встала дыбом, и он раздирающе мяукнул. Затем прыгнул, как тигр, прямо на грудь к несчастному Мелунчи и пухлыми лапами вцепился в светлые волосы. Два поворота – вправо-влево – и кот при мёртвом молчании громадного зала сорвал голову с исказившимися чертами лица с толстой шеи. Две тысячи ртов в зале издали звук «ах!». Из оборванных артерий несколькими струями ударили вверх струи крови, и кровь потоками побежала по засаленному фраку. Безглавое тело нелепо загребло ногами и село на пол. Кровь перестала бить, а кот передал голову клетчатому клоуну, и тот, взяв её за волосы, показал публике! Дирижёр поднялся со своего кресла и вылупил глаза. Головы, грифы скрипок и смычки вылезли из оркестровой ямы. Тут в театре послышались женские вскрикивания. Оторванная голова повела себя отчаянно. Дико вращая вылезающими глазами, она разинула косо рот и хриплым голосом на весь театр закричала: – Доктора! На галёрке грянул хохот. Из кулис, забыв всякие правила, прямо на сцену высунулись артисты, и среди них виден был бледный и встревоженный Римский. – Доктора! Я протестую! – дико провыла голова и зарыдала. В партере кто закрывал лицо руками, чтобы не видеть, кто, наоборот, вставал и тянулся, чтобы лучше рассмотреть, и над всем этим хаосом по-прежнему шёл снежный червонный дождь. Совершенно же беспомощная голова тем временем достигла отчаяния, и видно было, что голова эта сходит с ума. Безжалостная галёрка каждый вопль головы покрывала взрывом хохота. – Ты будешь нести околесину в другой раз? – сурово спросил клетчатый. Голова утихла и, заморгав, ответила: – Не буду. – Браво! – крикнул кто-то сверху. – Не мучьте её! – крикнула сердобольная женщина в партере. – Ну что ж, – вопросил клетчатый, – простим её? — 58 —
|