|
Однажды после обеда, в ясный летний день, Демьян Ильич, в отличнейшем расположении духа, сидел на крылечке рабочей избы и грел на солнце лысину, поглаживая ее ладонью и приятно покряхтывая. Погода была отличная, дела шли хорошо, сено на участке Демьяна Ильича уродилось, тогда как у соседей и в других ближайших с Петербургом местах погорело и посохло, словом, все было хорошо – бог, очевидно, «посылал» Демьяну Ильичу. Сидел-сидел он и надумал идти от нечего делать ловить рыбу – не для чего другого, а так, для развлечения. Надумавши эту забаву, он придумал и другую: идти ловить рыбу вместе с Варварой. – Ма-ать! а мать! – сказал он, обращаясь к жене, которая сидела внутри отворенной настежь избы. – Где бредень-то у нас… – Рыбу, что ль, ловить идешь? – спросила Марья Яковлевна. – Хочу с Варварой пойти, попытать на досуге. – Никак она стирает… – Ну, успеется… Варва-ра-а! Варвара появилась из-за угла избы с красными, покрытыми мылом руками, торопливо их вытирая фартуком. – Пойдем ловить рыбу. Бери бредень-то… – Вымочишься, Варварушка, – сказала Марья Яковлевна, появляясь на крыльце. – Я подберусь, – устремляясь за бреднем, сказала Варвара. Демьян Ильич вошел в избу за картузом и сапогами, причем Марья Яковлевна молча дала ему дорогу, не поднимая глаз от чулка, который вязала, и опять не сказала ни слова, когда Демьян Ильич, уходя, сказал ей: – Мы недолго… Но Марья Яковлевна поняла, что тут уж не Варвара играет, а «играет» Демьян Ильич. Пошли. Варвара шла позади Демьяна Ильича и несла на плече бредень. Воротились они, когда солнце уже садилось. Рыбы наловили мало; показывая ее жене, Демьян Ильич смотрел не в лицо ей, а как-то мимо лица. Лицо Варвары было какое-то глупое, как бывает у нее в скучные дождливые безрабочие дни. Деликатная Марья Яковлевна, поглядев внимательно на мужа, на Варвару и на рыбу, молча опустила глаза на чулок и, помолчав и по-прежнему не поднимая глаз, сказала, обращаясь к Варваре, обыкновенным, ровным, невозмутимо-ласковым тоном: – Завтра, Варвара, хлебы… Не забыть бы. Последнюю ковригу сегодня доедаем. Это известие как бы оживило Варвару; она немедленно принялась приготовлять все нужное для печения хлеба: квашню, муку, весло. Принялась скоблить, мыть, вытирать. Поздно вечером из рабочей избы еще доносились звуки весла, стукающего в дно кадки. Все, казалось, пошло своим порядком, но на следующий день Варвара была огорчена – хлеб вышел ни на что не похожий: крепкий, как камень, и плоский, как доска. Он вязнул в зубах, как самая крепкая глина, и благодаря этому в первый раз Варвара увидела себя виноватой: Андриян сломал последние зубы, Иван прямо зарычал, да и все были весьма недовольны. Все были к тому же, как на грех, голодны, так как работа была жаркая, спешная. Варвара опечалилась: она глубоко чувствовала, как огорчила весь этот народ. — 150 —
|