|
– Это, видно, брат, не по-нашему! – твердила полоненная челядь, запыхавшись в хлопотах. – По-благородному!.. Они вон как: «ангел, говорит, плачет!» Дураки мы! – Именно так… Пойдем по миру!.. – Верно, брат, простой человек немного ухватит; хошь, может, он и поумней барина. Эту последнюю фразу говорил Антон Иванов, который тоже не мог уйти отсюда и занимал скромную должность кучера, собиравшего партнеров для нового барина. Он не мог забыть блистательного изобретения мухи и тосковал о себе теперь не в смысле погибающей души, а в смысле необыкновенного ума, погибающего напрасно, которому не дают ходу. «Придет мое время!» – думал он, лежа в кухне на печи и выжидая этого времени. Этого времени все дожидались с нетерпением. Но не пришло это время, простому человеку не пришлось разжиться здесь… Незваный гость пировал месяца три и затем внезапно исчез со всей компанией, оставив после себя такое опустошение, какое не могли произвести простонародные обиратели в год и в два. Вслед за ним разбежались и простонародные опустошители, захватив что пришлось; усадьба опустела – и пустота эта стала страшней прежнего во сто раз. Тоска Павла Степаныча достигла высшей степени, и у Антона Иванова, который еще надеялся, мелькнула мысль возобновить выдумки; но каждая минута доказывала ему, что не он один охотник до теплых мест, что время приготовило целые массы народа, шатающегося без дела и привыкшего даром есть хлеб. Вместо крупного опустошителя, пронесшегося над Васильковым ураганом, стали прибывать опустошители второго сорта, что-то отставное, прожженное и нецеремонное. Все это шло на поживу и живилось. Уходили одни, приходили другие… – Нет, – сказал себе Антон Иванов, – надо искать другого места, бог с ними! Он распростился с усадьбой и ушел искать счастья в другое место. Павел Степаныч еще жил некоторое время, оберегаемый старушкой, добравшейся если не к царю, то к уездному исправнику. Начальство обратило внимание на расхищенную усадьбу старика, наняло караульщиков, и Павел Степаныч был лишен всякого общества. Изредка только украдкою пробирался к нему в покой какой-нибудь человек неизвестного звания, с гитарой в руке; садился на стул и, наигрывая кое-что, несказанно радовал этим старика. – Пожалуйста! пожалуйста! – стонал он. – Из «Троватора»-с, Павел Степаныч… «Трубадура»-с… – Да, да… – Итальянская более пьеса… – наигрывая, объяснял неизвестный человек и прибавлял: – жениться собираюсь, Павел Степаныч… Спешить надо к невесте… Не будет ли вашей милости… — 261 —
|