|
– Просьбица-с, – произносит гость, садясь напротив хозяина и задвигая ноги под стул. – Что такое? – Такое дело. При этом гость закрывает полой сюртука живот и, охватив рукой шею, пялит голову кверху, желая подобным маневром придать своей физиономии самый благопристойный и деликатный вид. – Приехал тут из Соловы один мужичок, – продолжает он. Гость кладет на стол плисовый картуз, в котором виднеется фунт чаю, завязанный в красную бумагу, и продолжает: – Приехал мужичок-с по одному делу; так просил меня, говорит: «Филипп Ионыч, пособите, Христа ради». Я говорю: «Хорошо, схожу к Федор Митричу: как они». Вот теперь иду с рынка и думаю: сём заверну? и зашел. – Насчет лесу, небось, на рынке-то были? – Насчет лесу-с. Стропилы у меня подгнили, так дубков два-три надо было посмотреть. – Гм! – Ну-с, изволите видеть, просит этот мужичок… то есть, чтоб его посекли. Выходит, вырубил он казенного лесу – самый пустяк: одну никак слегу. А ему это и сочли за самовольную порубку, да и присудили рыть канавы два месяца. Извольте судить: семья у него большая, мал мала меньше; работник он теперича один на такую орду. Стало быть, ежели оторвать его оттуда, ведь вся семья должна с голоду помереть. Плачет это малый, говорит: «Пущай, говорит, лучше меня высекут; тут по крайности отстегали, и шабаш. Я, говорит, за сотней не постою, только чтоб разом всыпали». Так вот я, собственно, насчет этого. – Да, пожалуй, – неохотно начал хозяин: – высечь, оно можно. Отчего не высечь? Да вдруг, говорю, мы высечем его, а канавы сами по себе пойдут попрежнему: не в зачет то есть? Ведь может случиться? – Конечно… Дело божие! – Ну, вот видите. – Мужичок-то больно просит? – Да я что ж, пожалуй; напишу старшине записку. У вас в Солове-то Шкалик? – Шкалик-с. – Ну, пожалуй, напишу. – Явите, Федор Митрич, божескую милость, потому, я вам докладываю, и без того измучился с семьей мужичонка. Настает молчание. Из другой комнаты робко пробирается по стульям хозяйский сынок лет десяти, не сводя глаз с гостя и держа во рту палец. – Ну, как супруга? детки? – спрашивает хозяин. – Благодарение богу. – Вас, никак, поздравить надо с прибавлением? – Да-с, в августе еще опросталась. – Мальчик? – Девочка-с. В те поры такой случай: довелось мне купить у одного барина – доктор тут один проезжал – меренка; цена самая незначительная: восемь рублей дал с хомутом и две пары вожжей. Только как эта лошадь, по нищете хозяина, питалась весьма редко, то и имела из себя вид самый ужасающий. Купил это я ее, веду домой, вижу – бежит навстречу Фекла, кухарка. Говорит: «Барыня дюже трудна». Я так думаю: надо лошадь попридержать за воротами, по той причине, как ежели поведу ее по двору, неравно увидит супруга, испугается: господь знает, что может приключиться, ибо, говорю вам, лошадь – страсть какое безобразие! Баба теперича ежели в таком положении да перепугается, ведь этак и дитя может уродом сделаться. — 271 —
|