|
– Это которые полком тут стоят? – Они. – Ну-с? – Ну, я при них… – То есть как же это: по хозяйству?.. – Нет… Я, собственно… Как они проезжали, и видят – я сирота… «Поедем», – говорят… Ну я, конечно… – Да-да-да… Что ж? дело доброе. – Вот вы надсмехаетесь!.. – Чем же-с?.. Даже ни-ни. «Э-э-э! – подумал Порфирыч, – вот она, птица-то!» – и замолчал. Тишина в сарае продолжала быть бессонной, и это очень растрогало Порфирыча; он вздохнул и обратился к соседке с каким-то вопросом. – Ах, оставьте!.. Я и так уж… – Что такое?.. – Да самая горькая… – То есть из-за чего же? – Голубчик! Лежите смирно! Я вас прошу! – Помилуйте, из-за чего же горькие? Будьте так добры… Обозначьте! – Они уезжают: капитан-то… – Н-ну-с. Что же? И господь с ними… – Хотели меня замуж выдать, да кто меня возьмет? – Как кто? Конечно, ежели будет от них помощь… – Они дают деньгами… – Много ли? – Полторы тысячи… У Порфирыча захватило дух. – Ка-как?.. Пол-лтар-ры… Вы изволите говорить – полторы? – Да… Перед венцом деньги. – Раиса Карповна, – проговорил Порфирыч… – Верно ли это? – Это верно. – Я приду-с… К господину капитану… Приду-с! – Голубчик! Вы надсмехаетесь? – Провались я на сем месте… Завтра же приду!.. – Ах, миленький… Обманываете вы… Я какая… Вы не захотите… – Да я скорей издохну… Деньги перед венцом? – Да, да… Уж и как же бы хорошо… Не обманете? – Ах!.. Раиса Карповна! Да что ж я после этого?.. – Голубчик!.. Между тем Кузька, улегшийся на траве за селом, был в большом унынии: ничто не могло расшевелить его настолько, чтобы заставить разделить общие удовольствия; его одолевала полная тоска. Долго лежал он молча. Взошел месяц, над болотом стал туман, заквакали лягушки, и на селе не слышалось уже ни единого человеческого звука. Наконец тошно стало ему здесь. Он решился идти в село на ночлег. На сельской улице не было никого; только на одном из крылец сидел хмельной дворник и разговаривал с бабой, стоявшей на улице, – Арина! – говорил дворник. – Что, голубчик? – Уйди, говорю, отсюда. – Илья Митрич! За что ж ты меня разлюбил? Господи! Сирота я горемычная… – Арина! говорю: уйди! Слышь?.. – Илья Митрич! – Я говорю, уйд-ди! Кузька вошел в первые отворенные сени, спросил у хозяина позволения ночевать и лег с глубоким вздохом, надеясь, что, может быть, завтра будет легче на душе. — 152 —
|