|
– Однако что это мы делаем, боже мой, santissima Madonna![113] – воскликнул он неожиданно пискливым голосом и схватил себя за волосы. – Что я делаю, я старый дурак, сумасшедший, frenetico? Санин удивился и засмеялся и, слегка обняв Панталеоне за талью, напомнил ему французскую поговорку: «Le vin est tir? – il faut le boire»[114] (по-русски: «Взявшись за гуж, не говори, что не дюж»). – Да, да, – отвечал старик, – эту чашу мы разопьем с вами, – а всё же я безумец! Я – безумец! Всё было так тихо, хорошо… и вдруг: та-та-та, тра-та-та! – Словно tutti[115] в оркестре, – заметил Санин с натянутой улыбкой. – Но виноваты не вы. – Я знаю, что не я! Еще бы! Всё же это… необузданный такой поступок. Diavolo! Diavolo! – повторял Панталеоне, потрясая хохлом и вздыхая. А карета всё катилась да катилась. Утро было прелестное. Улицы Франкфурта, едва начинавшие оживляться, казались такими чистыми и уютными; окна домов блестели переливчато, как фольга; а лишь только карета выехала за заставу – сверху, с голубого, еще не яркого неба, так и посыпались голосистые раскаты жаворонков. Вдруг на повороте шоссе из-за высокого тополя показалась знакомая фигура, ступила несколько шагов и остановилась. Санин пригляделся… Боже мой! Эмиль! – Да разве он знает что-нибудь? – обратился он к Панталеоне. – Я же вам говорю, что я безумец, – отчаянно, чуть не с криком возопил бедный итальянец, – этот злополучный мальчик всю ночь мне не дал покоя – и я ему сегодня утром, наконец, всё открыл! «Вот тебе и segredezza!» – подумал Санин. Карета поравнялась с Эмилем; Санин велел кучеру остановить лошадей и подозвал к себе «злополучного мальчика». Нерешительными шагами приблизился Эмиль, бледный, бледный, как в день своего припадка. Он едва держался на ногах. – Что вы здесь делаете? – строго спросил его Санин, – зачем вы не дома? – Позвольте… позвольте мне ехать с вами, – пролепетал Эмиль трепетным голосом и сложил руки. Зубы у него стучали как в лихорадке. – Я вам не помешаю – только возьмите меня! – Если вы чувствуете хоть на волос привязанности или уважения ко мне, – промолвил Санин, – вы сейчас вернетесь домой или в магазин к г-ну Клюберу, и никому не скажете ни единого слова, и будете ждать моего возвращения! – Вашего возвращения, – простонал Эмиль, – и голос его зазвенел и оборвался, – но если вас… – Эмиль! – перебил его Санин и указал глазами на кучера, – опомнитесь! Эмиль, пожалуйста, ступайте домой! Послушайтесь меня, друг мой! Вы уверяете, что любите меня. Ну, я вас прошу! — 197 —
|