|
Измученный, пришел он перед утром к Лемму. Долго он не мог достучаться; наконец в окне показалась голова старика в колпаке, кислая, сморщенная, уже нисколько не похожая на ту вдохновенно суровую голову, которая, двадцать четыре часа тому назад, со всей высоты своего художнического величия царски глянула на Лаврецкого. – Что вам надо? – спросил Лемм, – я не могу каждую ночь играть, я декокт* принял. Но, видно, лицо у Лаврецкого было очень странно: старик сделал себе из руки над глазами козырек, вгляделся в своего ночного посетителя и впустил его. Лаврецкий вошел в комнату и опустился на стул; старик остановился перед ним, запахнув полы своего пестрого, дряхлого халата, ежась и жуя губами. – Моя жена приехала, – проговорил Лаврецкий, поднял голову и вдруг сам невольно рассмеялся. Лицо Лемма выразило изумление, но он даже не улыбнулся, только крепче завернулся в халат. – Ведь вы не знаете, – продолжал Лаврецкий, – я воображал… я прочел в газете, что ее уже нет на свете. – О-о, это вы недавно прочли? – спросил Лемм. – Недавно. – О-о, – повторил старик и высоко поднял брови. – И она приехала? – Приехала. Она теперь у меня; а я… я несчастный человек. И он опять усмехнулся. – Вы несчастный человек, – медленно повторил Лемм. – Христофор Федорыч, – начал Лаврецкий, – возьметесь вы доставить записку? – Гм. Можно узнать кому? – Лизав… – А, да, да, понимаю. Хорошо. А когда нужно будет доставить записку? – Завтра, как можно раньше. – Гм. Можно послать Катрин, мою кухарку. Нет, я сам пойду. – И принесете мне ответ? – И принесу ответ. Лемм вздохнул. – Да, мой бедный молодой друг; вы, точно, – несчастный молодой человек. Лаврецкий написал два слова Лизе: он известил ее о приезде жены, просил ее назначить ему свидание, – и бросился на узенький диван лицом к стене; а старик лег на постель и долго ворочался, кашляя и отпивая глотками свой декокт. Настало утро; оба они поднялись. Странными глазами поглядели они друг на друга. Лаврецкому хотелось в этот миг убить себя. Кухарка Катрин принесла им скверного кофе. Пробило восемь часов. Лемм надел шляпу и, сказавши, что урок он дает у Калитиных в десять часов, но что он найдет приличный предлог, отправился. Лаврецкий опять бросился на диванчик, и опять со дна его души зашевелился горестный смех. Он думал о том, как жена выгнала его из дому; он представлял себе положение Лизы, закрывал глаза и закидывал руки за голову. Наконец Лемм вернулся и принес ему клочок бумаги, на котором Лиза начертила карандашом следующие слова: «Мы сегодня не можем видеться; может быть – завтра вечером. Прощайте». Лаврецкий сухо и рассеянно поблагодарил Лемма и пошел к себе домой. — 67 —
|