|
Рудин наклонил голову. – Да, сама, – продолжала Дарья Михайловна, – я никаких иностранных глупостей не ввожу, придерживаюсь своего, русского, и, видите, дела, кажется, идут недурно, – прибавила она, проведя рукой кругом. – Я всегда был убежден, – заметил вежливо Рудин, – в крайней несправедливости тех людей, которые отказывают женщинам в практическом смысле. Дарья Михайловна приятно улыбнулась. – Вы очень снисходительны, – промолвила она, – но что, бишь, я хотела сказать? О чем мы говорили? Да! о Лежневе. У меня с ним дело по размежеванию. Я его несколько раз приглашала к себе, и даже сегодня я его жду; но он, бог его знает, не едет… такой чудак! Полог перед дверью тихо распахнулся, и вошел дворецкий, человек высокого роста, седой и плешивый, в черном фраке, белом галстухе и белом жилете. – Что ты? – спросила Дарья Михайловна и, слегка обратясь к Рудину, прибавила вполголоса: – N’est-ce pas, comme il ressemble ? Canning*?[50] – Михайло Михайлыч Лежнев приехали, – доложил дворецкий, – прикажете принять? – Ах, боже мой! – воскликнула Дарья Михайловна, – вот легок на помине. Проси! Дворецкий вышел. – Такой чудак, приехал наконец, и то некстати: наш разговор перервал. Рудин поднялся с места, но Дарья Михайловна его остановила. – Куда же вы? Мы можем толковать и при вас. А я желаю, чтобы вы и его определили, как Пигасова. Когда вы говорите, vous gravez comme avec un burin[51]. Останьтесь. Рудин хотел было что-то сказать, но подумал и остался. Михайло Михайлыч, уже знакомый читателю, вошел в кабинет. На нем было то же серое пальто, и в загорелых руках он держал ту же старую фуражку. Он спокойно поклонился Дарье Михайловне и подошел к чайному столу. – Наконец-то вы пожаловали к нам, мосьё Лежнев! – проговорила Дарья Михайловна. – Прошу садиться. Вы, я слышала, знакомы, – продолжала она, указывая на Рудина. Лежнев взглянул на Рудина и как-то странно улыбнулся. – Я знаю господина Рудина, – промолвил он с небольшим поклоном. – Мы вместе были в университете, – заметил вполголоса Рудин и опустил глаза. – Мы и после встречались, – холодно проговорил Лежнев. Дарья Михайловна посмотрела с некоторым изумлением на обоих и попросила Лежнева сесть. Он сел. – Вы желали меня видеть, – начал он, – насчет размежевания? – Да, насчет размежевания, но я и так-таки желала вас видеть. Ведь мы близкие соседи и чуть ли не сродни. — 143 —
|