– И бранит ее для того, чтобы иметь право бранить других, – подхватил Рудин. Дарья Михайловна засмеялась. – С больной… как это говорится… с больного на здорового. Кстати, что вы думаете о бароне? – О бароне? Он хороший человек, с добрым сердцем и знающий… но в нем нет характера… и он весь свой век останется полуученым, полусветским человеком, т. е. дилетантом, т. е., говоря без обиняков, – ничем… А жаль! – Я сама того же мнения, – возразила Дарья Михайловна. – Я читала его статью… Entre nous… cela a assez peu de fond[47]. – Кто же еще у вас тут есть? – спросил, помолчав, Рудин. Дарья Михайловна отряхнула пятым пальцем пепел с пахитоски. – Да больше почти никого нет. Липина, Александра Павловна, которую вы вчера видели: она очень мила, но и только. Брат ее – тоже прекрасный человек, un parfait honn?te homme[48]. Князя Гарина вы знаете. Вот и всё. Есть еще два-три соседа, но те уже совсем ничего. Либо ломаются – претензии страшные, – либо дичатся, или уж некстати развязны. Барынь я, вы знаете, не вижу. Есть еще один сосед, очень, говорят, образованный, даже ученый человек, но чудак ужасный, фантазер. Alexandr?ne его знает и, кажется, к нему неравнодушна… Вот вам бы заняться ею, Дмитрий Николаич: это милое существо; ее надо только развить немножко, непременно надо ее развить! – Она очень симпатична, – заметил Рудин. – Совершенное дитя, Дмитрий Николаич, ребенок настоящий. Она была замужем, mais c’est tout comme[49]. Если б я была мужчина, я только в таких бы женщин влюблялась. – Неужели? – Непременно. Такие женщины по крайней мере свежи, а уж под свежесть подделаться нельзя. – А подо всё другое можно? – спросил Рудин и засмеялся, что с ним случалось очень редко. Когда он смеялся, лицо его принимало странное, почти старческое выражение, глаза ежились, нос морщился… – А кто же такой этот, как вы говорите, чудак, к которому г-жа Липина неравнодушна? – спросил он. – Некто Лежнев, Михайло Михайлыч, здешний помещик. Рудин изумился и поднял голову. – Лежнев, Михайло Михайлыч? – спросил он, – разве он сосед ваш? – Да. А вы его знаете? Рудин помолчал. – Я его знавал прежде… тому давно. Ведь он, кажется, богатый человек? – прибавил он, пощипывая рукою бахрому кресла. – Да, богатый, хотя одевается ужасно и ездит на беговых дрожках, как приказчик. Я желала залучить его к себе: он, говорят, умен; у меня же с ним дело есть… Ведь, вы знаете, я сама распоряжаюсь моим имением. — 142 —
|