Все вышло как по-писаному, и когда после второго вальса, выйдя по аллее, освещенной разноцветными фонариками на лужайку, откуда видно было, как из-за черной купы деревьев к черному августовскому небу, шипя, взлетали ракеты, рассыпаясь яркими звездами, Элиза спросила Николая: — Вы веселы сегодня, мой друг! Может, слова моего отца не были лишены справедливости? — То Николай спокойно ответил: — Я вас терпеть не могу, или, лучше сказать, я питаю к вам самые дружеские чувства, но люблю другую женщину. Это ответ наиболее тягостный и легче всего исцеляет от любви. Если б Элиза дослушала до конца Николаевы слова, конечно, она поняла бы, что искренняя речь не может быть так построена. Но дело в том, что первая половина фразы так поразила ее в самое сердце, что она не слышала окончания, а только, побледнев при пестрой россыпи ракет, пролепетала: — Неужели это правда? — Нет, это неправда. — Значит, вы любите меня? — Я вас терпеть не могу, или, лучше сказать, я питаю к вам самые дружеские чувства… И Николай повторил целиком свой первый ответ. Теперь Элиза выслушала его до конца и, рассмеявшись, произнесла: — Какие странности вы говорите, мой друг. Можно подумать, что вы выучили диктант наизусть. Конечно, сегодня праздник, все шутят, но не могу не сказать, что ваша шутка не очень милая. Я знаю, что вы меня любите, не так ли? — Я вас терпеть не могу, или, лучше сказать, я питаю… Тут уж Элиза не смеялась, а, постояв минуту молча, вдруг опрометью пустилась по аллее, подобрав платье и громко крича: — Боже мой, Николай сошел с ума! Король и отец Элизы были довольны послушанием пастуха. Они даже подумали, что Николай не только поступает, но и чувствует, как им угодно. Король призвал его к себе и говорит: — Вот видишь, друг мой, как хорошо все устроилось, Элиза погоревала немного и забыла тебя, ты тоже успокоился, а мне и моему тюремщику доставил большое удовольствие. — Я Элизу люблю, — отвечает Николай. — Ну, об этом мы, кажется, условились не разговаривать. Да и потом, раз твоя любовь ничем не выражается, каково же ее значение? — Это важно для меня самого, для Господа Бога, который читает в сердцах и для всех тех, кто смотрит не только на то, что я делаю или что я говорю, а обращает внимание на меня самого и мою душу. Король видит, что начинается какой-то продолжительный разговор и говорит: — Ну, хорошо, хорошо. Об этом мы после обеда побеседуем. А теперь мы очень тобою довольны. И, наградив, отпустил Николая. — 245 —
|