|
– Я понимаю, – сказал он, – вас сбивают с толку крестовые походы… Mais entendons-nous, messieurs![50] Я совсем не из тех, которые отрицают важность такого исторического pr?c?dent[51], однако позвольте вам заметить, что ведь в крестовых походах участвовали целые толпы, но разве все участвовавшие получили право ссылаться на них? Нет, это право получили только les preux chevaliers![52] Вы слышите… вы чувствуете, что и здесь сила совсем не в факте участия, а в праве ссылаться на него… Ясно? Собачкин окинул присутствующих торжествующим взором; «стригуны» поколебались и начали что-то понимать. – Пропинационное право*…– задумчиво пробормотал длинноногий фон Цанарцт. – Mais vous concevez, mon cher[53], что право хождения в баню я привел вовсе не с точки зрения какой-нибудь драгоценности! – Пропинационное право полезно было бы получить… – еще раз, и задумчивее прежнего, повторил Цанарцт. – Господа! в шестисотых годах, в Малороссии, жиды имели право… – заикнулся Фуксёнок. – Так то жиды! – отвечал Собачкин и бросил такой леденящий взор, что Фуксёнок даже присел. – Messieurs! расшибем Фуксёнку голову! – вдруг воскликнул князек «Соломенные Ножки», как бы озаренный свыше вдохновением. – Браво! браво! расшибем Фуксёнку голову! – повторили «скворцы» хором. – Chut, messieurs![54] Ваша выходка напоминает каннибальское времяпровождение нашего старичья! Я уверен, что они даже в настоящую минуту дуют водку и занимаются расшибанием кому-нибудь головы в клубе – неужели вы хотите идти по стопам их! Ах, messieurs, messieurs! – неужели же и действительно такова наша участь, что мы никогда не будем в состоянии ни до чего договориться? Тон, которым были сказаны Собачкиным эти последние слова, звучал такою грустью, что «стригуны» невольно задумались. Вся обстановка была какая-то унылая; от камелька разливался во все стороны синеватый трепещущий свет; с улицы доносилось какое-то гуденье: не то ветер порхал властелином по опустелой улице, не то «старичье» хмельными ватагами разъезжалось по домам; частый, мерзлый снежок дребезжал в окна, наполняя комнату словно жужжанием бесчисленного множества комаров… – Господа! необходимо, однако ж, чем-нибудь решить наше дело! – первый прервал молчание тот же Собачкин, – мне кажется, что если мы и на этот раз не покажем себя самостоятельными, то утратим право быть твердыми безвозвратно и на веки веков! Фавори, до сих пор смирненько сидевший в уголку и перелистывавший какой-то кипсек*, навострил уши. — 68 —
|