|
Тем не менее, когда он объехал губернскую интеллигенцию, то, несмотря на свою безнадежность, понял, что Надежда Петровна составляет своего рода силу, с которою не считаться было бы неблагоразумно. – Поверьте, mon cher[13], – открывался он одному из своих приближенных, – эта Бламанже?… это своего рода московская пресса! Столь же податлива… и столь же тверда! Но что она, во всяком случае, волнует общественное мнение – это так верно, как дважды два!* Но что всего более волновало его, так это то, что он еще ничем не успел провиниться, как уже встретил противодействие. – Помилуйте! я приехал сюда… и, кроме открытого сердца… клянусь богом, ничего! – говорил он, – и что ж… на первых же порах! Однако мало-помалу любопытство взяло верх, и однажды, когда полициймейстер явился утром, по обыкновению, то новый помпадур не выдержал. – А что… эта старая… какова? – спросил он. – Птичка-с! – Гм… вы понимаете… я… Но!.. – Точно так-с. – Ну да! У полициймейстера сперло в зобу дыхание от радости. Он прежде всего был человек доброжелательный и не мог не болеть сердцем при виде каких бы то ни было междоусобий и неустройств. Поэтому он немедленно от помпадура поскакал к Надежде Петровне и застал ее сидящею в унынии перед портретом старого помпадура. У ног ее ползал Бламанже?. – Где-то ты теперь, глупушка! Нашалил – и уехал! – рассуждала она сама с собою. Однако, когда в передней послышалось звяканье полициймейстерской сабли, она не могла не вздрогнуть. Так вздрагивает старый боевой конь, заслышав призывной звук трубы. Надо сказать, впрочем, что к Надежде Петровне всякий и во всякое время мог входить без доклада и требовать себе водки и закусить. – Принеси ты мне, Семен, этой рыбки – знаешь? – командовал полициймейстер в передней. – А вы, Надежда Петровна, все еще в слезах! Матушка! голубушка! да что ж это такое? – продолжал он, входя в комнату, – ну, поплакали! ну и будет! глазки-то, глазки-то зачем же портить! – Да-с, вот не могу убедить! – вступился Бламанже?. – До тех пор, покуда… – сказала Надежда Петровна, и голос ее оборвался. – Ну да, есть резон! а вы бы, сударыня, и об нас, грешных, тоже подумали! – Что ж я могу сделать! теперь моя роль… Надежда Петровна поникла головой. – А я вот что вам доложу, сударыня! – настойчиво продолжал полициймейстер, – вместо того чтобы перед этим, прости господи, идолом изнывать, вам бы, сударыня, бразды-с… вот что, сударыня! — 35 —
|