– Не напоминайте! не напоминайте об этом, папаша, – говорит Наденька и спешит заградить уста папашины. – Да, тяжкое было это время! и если б не ты… – произносит становой, захлебываясь от слез. Приезжает Матвей Семеныч Сивушников. Он любит Надю, и Надя знает это, но он сын откупщика, а Надя не знает этого. Старик-становой знает это, но не знает, каким образом открыть Наде ужасную тайну. Дело в том, что Надя однажды проговорилась. – Я за всех выйду замуж, – сказала она, – я выйду замуж за разносчика, я выйду замуж за золотаря, но за откупщика… ни за что! – А за сына откупщика? – произнес Сивушников, бледнея и едва удерживая слезы, готовые хлынуть из глаз. – Ни за что! – повторила красавица Надя и грациозно топнула ножкой. С тех пор Матвей Семеныч сделался мрачен и уныл; днем он как тень бродит по лесам и пещерам; вечером – является в квартиру станового и беспрестанно трет себе рукою лоб, ибо полагает, что на лбу этом есть клеймо, по которому Наденька тотчас же узнает его. В этот вечер он является особенно озабоченным. По-видимому, он на что-то решился. – Надежда Кондратьевна! – говорит он, – вы когда-то выразились, что не пойдете замуж за сына откупщика… – Да, я сказала это, и теперь то же самое повторю! И топает при этом ножкой. – А если этот сын откупщика вас любит? – Сын откупщика может любить только водку! – Наденька! это ты несправедливо! – вмешивается становой пристав. – А если вы сами любите сына откупщика? – настаивает Сивушников. Надя конфузится; она вопросительно смотрит на своего собеседника; она боится угадать страшную истину. Однако благородные мысли всплывают наверх. – Я-то? я-то? мне полюбить сына откупщика! – восклицает она, – ни за что! – Это ты, Надя, несправедливо! – опять замечает становой пристав. – Но ведь это уж предрассудок, Надежда Кондратьевна! – горячо вступается Сивушников, – зачем же вы хотите сделать сына солидарным отцу! Наденька, разумеется, возражает; всякому понятно, что высказанная Сивушниковым мысль была до некоторой степени неожиданностью для нее. Она возражает слабо, но щеки ее горят и грудь подымается высоко. (Заметьте, что «благородные» сочинители вообще любят описывать, как подымаются груди.) – Ведь вы же первые, – продолжает Сивушников, – вооружаетесь против тех, которые не принимают в великосветское общество молодых людей, происшедших от вольноотпущенных, от мещан и разных ведомств крестьян! но скажите, пожалуйста, не то ли же самое делаете вы сами! — 23 —
|