|
Баев. Рычит, сударыня, с места встать не может, а рычит… Велегласный. Аки лев рыкаяй ходит, иский кого поглотити… Баев. Ноги-то у него, знаешь, отнялись, так он лежмя рычит! Василиса Парфентьевна . Да хоть бы ты, что ли, Прохорыч, его с простого-то ума вразумил… с чего он рычит-то? Баев. Вразумлял я, пытал вразумлять, только он все рычит… словно он и бог знает какой енарал! (Встает и декламирует, подражая Ивану Прокофьичу.) «И не смей, говорит, мне про подлеца Прокопку поминать! он, говорит, меня антихристом назвал, он желает жить, как дедушки жили, так пущай же, говорит, вместе с дедушками за пестрою свиньей в поросятках ходит! Фу-фу-фу!» Вот как осерчал! (Садится.) Василиса Парфентьевна . Ишь ты! Баев. Да еще говорит: «Он, говорит, супротив моей воли на поганке женился, чтобы, то есть, сына своего, Гаврюшу, имением решить, так я, говорит, его самого имением решу, Гаврюшку-то ему заместо отца сделаю!» Даже и не поймешь, что он говорит! Василиса Парфентьевна. Смотри-ка, уж и жениться нельзя! Не с него ли пример брать, как он гнусным манером весь век изжил! Баев. И я ему то же говорил: Иван, мол, Прокофьич! разве человеческую плоть легко рассудить! вот я, мол, уж на что стар, а бывает, что сам только дивишься, как защемит! Ну, и в Писании тоже сказано: не хорошо, то есть, человеку одному быть, а подобает ему жить с супружницей… Велегласный. Это справедливо. Василиса Парфентьевна. И с чего только он остервенился так? давно ли сам-от, не скобля рыла, без стыда в народе ходил… только чудо, право! Баев. Давно ли, сударыня! сам я своими глазами видал, как в Черноборске исправник пытал его за браду трясти: «Не мошенничай, говорит, не мошенничай!», а теперича легко ли дело: и браду свою антихристу пожертвовал, да и сына-то обездолил… Велегласный. «Постризало да не взыдет на браду твою…» И в Стоглаве так сказано!* Василиса Парфентьевна (иронически). Оттого, видно, и стал он к бесовскому-то житию очень способен, что исправники его за бороду часто таскали… Баев. Таскали, это я сам видел, что таскали. То были, сударыня, времена грозные, такие времена, что даже заверить трудно. Ивана-то Прокофьича папынька волостным писарем был, так нынче, кажется, и цари-то так не живут, как он жил! Бывало, по неделе и по две звериного образа не покинет, целые сутки пьян под лавкой лежит! Тутотка они и капиталу своему первоначало сделали, потому как и волость-то у них все равно как свои крепостные люди были. А Иван-от Прокофьич подрос, так куда тоже ворист паренек стал; ну, папынька-то ихний, видемши такую их амбицию, что как они из-за денег готовы и живого и мертвого оборвать, и благословили их по питейной части идти… Так вот каки времена, сударыня, были! — 47 —
|