|
Но и на этот раз надеждам нашим не суждено сбыться, потому что едва лишь генерал открывает рот, чтоб сказать: «А не пора ли, господа, и за дело?» – как двери с шумом отворяются, и в комнату влетает генерал Рылонов (в сущности, он не генерал, но мы его в шутку так прозвали), запыхавшийся и озабоченный. – Слышали, ваше превосходительство? – обращается он к хозяину дома. – Шалимов в трубу вылетел!* – Съел Забулдыгин! – восклицаем мы хором. – Скажите пожалуйста! – отделяется голос Голубчикова, – и так-таки без всяких онёров? – Безо всего-с; даже никуда не причислен-с. – Что называется, умер без покаяния! – справедливо замечает Иван Фомич. Пехотный командир дико гогочет. Голубчиков долго не может прийти в себя от удивления и время от времени повторяет: «Скажите пожалуйста!» – А ведь нельзя сказать, чтоб глупый человек был! – говорит Генералов. – Ничего особенного, – возражает Рылонов. – Все около свечки летал! – А главное, то забавно, что свечку-то нашу сальную за солнце принимал… – Ан и обжег крылушки! – Ах, господа, господа! Как знать, чего не знаешь! Как солнышка-то нет, так и сальную свечку поневоле за солнце примешь! – говорит Голубчиков, впадая, по случаю превратности судеб, в сугубую сентиментальность. – Все, знаете, какого-то смысла искал… – Даже в нашей канцелярской работе… – Смешно слушать! – Всех столоначальников с ног смотал! – И что, например, за расчет был ссориться с Забулдыгиным? – продолжает Голубчиков, – решительно не могу понять! Я сам вот, как видите, не раз ему говорил: «Да плюньте вы на него, Николай Иваныч!» Так нет, куда тебе. «Плюнуть-то, говорит, я на него, пожалуй, плюну, только ведь и растереть потом надо, ваше превосходительство!» – Ан вот и растирай теперь! – Грани теперь в Питере мостовую, покуда приличное место отыщешь… – Это, как по-нашему говорится: cherche![85] – замечает командир. – А плюнул бы, так и все бы ладно! – Оно конечно, ваше превосходительство, что лучше плюнуть, но ведь, с другой стороны, и сердце иногда болит! – возражает статский советник Генералов. – И ой-ой, еще как болит! – развивает Иван Фомич. – И все-таки плюнуть! – упорствует Голубчиков, – да помилуйте, господа, что ж это за ребячество! Ну, вы представьте себе, например, меня; ну, иду я по улице и встречаю на пути своем неприличную кучу… Неужели я стану огрызаться на нее за то, что она на пути моем легла? нет, я плюну на нее и, плюнувши, осторожно обойду. — 81 —
|