|
«…у меня, например, повар был; так что? бы вы думали, он однажды сделал? Заказал я ему к обеду маинес, ну-с, хорошо-с… Только сидим мы за столом, а у меня еще на ту пору статский советник Увальнев обедал… вдруг подают на блюде машину какую-то! Смотрим… просто чудо! корабль, сударь ты мой, стоит, и мачты, и веревки, и амбразуры – все тут! даже перепела, вместо пушек, в амбразурах посажены! Статский советник Увальнев даже растерялся весь. «Сколько, говорит, черт ты эдакой, за этого повара дал?» – «Тысячу рублей», говорю. – «Ну, говорит, поздравляю, это просто даром!» – Да, для таких людей и поощрения не жалко! – Еще бы! Разумеется, сейчас же приказ: явиться Арефию Иванычу к столу! – Утешил ты меня, ракалья! – говорю, – ты меня утешил, и я у тебя в долгу не останусь! И тут же, при гостях, поднес ему рюмку водки: пей, каналья! – Да, это приятно. – В старину у нас все это просто было, все тут же на месте делалось. Угодил, корабль какой-нибудь там соорудил – рюмка водки тебе; не потрафил, пересолил там или подгорело что-нибудь – марш на конюшню! – И не роптали! – Не только не роптали, а еще бога за господ молили! кормильцами, поильцами чествовали! – Любовный народ был, сердечный!» Продолжение рассказа Катышкина следовало в рукописи после слов: «…как будто бы действительно выпирает им из трущобы карету». Приводим полностью вычеркнутый текст, позднее в процессе работы замененный в рукописи фрагментом – «Сердечный народ был, любовный!… поильцами, кормильцами чествовали!»: «Однако воровства и тогда между ними довольно было! – продолжал ораторствовать Катышкин. – Скажу хоть об том же Арефии Иваныче. Ведь не удержался, подлец, стянул-таки у меня бумажник с деньгами! Разумеется, я его au naturel, ан и отыскался бумажник в голенище сапога! Однако я ему этого не спустил: «Ну, говорю, Арефий Иваныч, уважаю я тебя за талант, а на конюшню ты все-таки сходи!» – А жалко этакого человека! – Уж и не говорите! так жалко, что в то время, как с ним там поступали, я просто как ребенок плакал! И не знаю сам, что такое со мной сделалось: сижу да так рекой и разливаюсь! «Обидел ты меня, Арефий Иваныч, – говорю ему после, как он пришел меня благодарить, – кровно обидел, бестия!» – Сс… – Однако потом, я думаю, сейчас же все и забыто было, Иван Сергеич? – Ну, разумеется, забыто. Да нельзя и не поснизойти к такому человеку, потому что шельмец-то такой был, что мы, бывало, с женой предугадать никогда не можем, что у нас за обедом, какие финизервы или фаршмаки будут! — 507 —
|