|
– Да ведь мне есть нужно, – начал снова Иван Самойлыч. – Гм, – сказал Беобахтер. Алексис начал собираться с мыслями. – Конечно, он не виноват в этом, – продолжал Мичулин, с горечью вспомнив полученный утром от «нужного человека» жесткий отказ, – конечно, жизнь – лотерея, да в том-то и штука, что вот она лотерея, да в лотерее-то этой билета мне нет… Беобахтер положил в сторону гитару и посмотрел ему пристально в глаза. – Так вы меня не поняли? – сказал он с укором, – а прочли вы книжку? Иван Самойлыч отвечал, что не имел еще времени. Беобахтер грустно покачал головой. – Вы ее прочтите! – убеждал он самым меланхолическим тоном, – там вы все узнаете, там обо всем говорится… Все, что я вам ни говорил, – все это только предварительные понятия, намеки; там все полнее объяснено… но уж поверьте, тут иначе и быть не может! Или любишь, или не любишь: тут нет средины, я вам говорю! – Однако ж, это странно! – тотчас же возразил Алексис, хотя и не развивал далее своей мысли. – Так вы думаете? – перебил Иван Самойлыч. – Прочь их! с лица земли их! вот мое мнение! Ррррр… – А вы как насчет этого дела? – спросил Мичулин, обращаясь к Алексису. – Моя грудь равно для всех отверста! – отвечал Алексис совершенно невинно. За сим водворилось глубокое молчание. – Извините, что обеспокоил вас, господа, – сказал Иван Самойлыч, намереваясь удалиться восвояси. На это приятели отвечали, что это ничего, что, напротив , они очень рады и что если вперед случится какая-нибудь нужда, то смело обращался бы прямо к ним. При этом с немалым также искусством дано было ему заметить, что если между ними и существует некоторое разногласие, то это только в подробностях, что в главном они оба держатся одних и тех же принципов, что, впрочем, и самый прогресс есть не что иное, как дочь разногласия, и если их мнения не безусловно верны, то, по крайней мере, об них можно спорить. Со всем этим Мичулин, конечно, не мог не согласиться, хотя, с другой стороны, не мог и не сознаться внутренно, что все это, однако ж, чрезвычайно мало подвигало его вперед. На столе у себя он нашел тщательно сложенную записку. Записка была следующего содержания: «Иван Макарыч Пережига, свидетельствуя свое совершенное почтение его высокоблагородию Ивану Самойлычу, честь имеет покорнейше просить его высокоблагородие, по случаю дня тезоименитства, пожаловать завтрашний день, в три часа пополудни, откушать обеденный стол». — 170 —
|