|
«У, какая игривая!» – была первая и совершенно естественная мысль Ивана Самойлыча, но мысль, подобно молнии промелькнувшая минутно и скрывшаяся, как в туче, в мозговом лабиринте своего владельца. – Что это вы сегодня так долго засиделись, Иван Самойлыч? – отозвалось между тем маленькое существо, переходя от одного комода к другому, от стола к кровати, подбирая с полу разные ниточки, бумажки и все прибирая к сторонке, чтоб ничего не пропало втуне, потому что вперед на черный день пригодится. – Да я так-с… я насчет того-с… – бормотал сконфуженный Мичулин. – То есть как же насчет того? уж опять не насчет ли прежнего? и-и-и не думайте, Иван Самойлыч! Мичулин молчал, хоть внутренно и скорбел, быть может, о том, что ему даже и думать было запрещено. – А я в театре была… сегодня «Уголино» давали… до страсти люблю трагедии… а вы? Иван Самойлыч с любовью смотрел на Наденьку и как будто бы соображал, каким образом это крошечное, совершенно водевильное тельце могло до такой степени пристраститься к трагедии. – Господин Каратыгин играл… уж я плакала, плакала… И какой видный мужчина! Я до смерти люблю плакать… Господин Мичулин даже хихикнул от умиления. – Так вы весело провели вечер? – спросил он, а глаза его между тем все сильнее и сильнее разгорались. – Очень весело! я вам говорю, я ужасти как плакала… особливо когда эта душка Вероника… – С вами был кто-нибудь? – Да, кавалер… он, видите, был прежде мой жених, когда я еще у родителей жила… сватался за меня… Такой тоже видный из себя мужчина, яблок нам купил… да я все плакала, мне не до яблок было… Мичулин вздохнул. – Что вы сегодня такие скучные? – спросила Наденька. – Да я так-с… – отвечал он снова, запинаясь, – я ничего-с… Но Наденька все-таки поняла, в чем дело; она тотчас же, по свойственной ей подозрительности, догадалась, что все это по тому делу, по прежнему. – Нет, нет, и не думайте, Иван Самойлыч! – сказала она, волнуясь и махая руками, – никогда, ни в жизнь свою не получите!.. Уж я что сказала, так уж сказала! мое слово свято… и не думайте! И по-прежнему с невозмутимым равнодушием маленькая женщина подбирала с полу бумажки, перевешивала с одной вешалки на другую разные платья и юбки, без всякой, впрочем, совершенно надобности, а единственно из удовлетворения живости и бойкости характера. – Гм, в жизнь!.. а что такое жизнь ? – соображал между тем господин Мичулин, – вот в том-то и штука, Надежда Николаевна, что такое жизнь ?.. Не есть ли это обман, мечтание пустое? — 149 —
|