|
Загржембович устремляется к генеральше, садится на стул несколько боком и всю особу свою приветливо наклоняет по направлению к ее превосходительству. – Скажите, пожалуйста, в ваших местах таких процессий не бывает? – спрашивает Дарья Михайловна. – Oh, madame, mais comment donc! le peuple est dans l’enfance chez nous comme ailleurs. Mais c’est bien plus beau chez nous![52] – Вы несправедливы, мсьё Загржембович, вы личную свою досаду переносите на нас, бедных крутогорских жителей… – Только не на вас, Дарья Михайловна! – Посмотрите на эту толпу, одетую в пестрые праздничные свои наряды, – продолжает генеральша, не обратив внимания на комплимент своего усердного поклонника, – mais je vous demande un peu, si ce n’est pas joli? – Oui, c’est joli, mais chez nous c’est imposant, c’est beau![53]разница между этим зрелищем и теми, которые я когда-то имел случай видеть, та же самая, как между женщиной, которую мы называем не более как миленькою, и женщиной… mais vous savez: il y a de ces femmes qui par leurs traits, leur port vous rappellent ces belles statues de l’antiquit?!..[54] Загржембович масляно взирает на Дарью Михайловну, которая, с своей стороны, чувствуя, что комплимент сказан ей, так сказать, в упор, впадает по этому поводу в задумчивость и предается самым сладостнейшим мечтаниям. И она тоже belle ?me incomprise[55], принуждена влачить son existence manqu?e[56] в незнаемом Крутогорске, где о хорошенькой женщине говорят с каким-то неблаговидным причмокиваньем, где не могут иметь понятия о тех тонких, эфирных нитях, из которых составлено все существо порядочной женщины… И перед глазами ее наяву проносится сон… сон, которого горячая атмосфера полна зовущих звуков и раздражающих благоуханий. Глаза ее ласково жмурятся, на губах показывается улыбка, и все ее хорошенькое тело лениво опускается на спинку неудобного кресла, которое принесено сюда, благодаря услужливости подпоручика Живновского. – А все-таки это мило! – говорит она медленно, как бы просыпаясь от сна. – Русский народ благочестив – это хорошо! – ораторствует, в свою очередь, супруг ее, генерал Голубовицкий. – Благочестие – основание всякого знания, ваше превосходительство! – замечает директор училища. – Всякого знания! – добродушно повторяет Размановский. – Это чувство в нем надо поддержать! – продолжает генерал, гордо озираясь. Частный пристав Рогуля, который это озирание принимает за желание со стороны его превосходительства, чтоб где-нибудь произведен был порядок, стремглав бросается в сторону и начинает толкаться. — 85 —
|