– Рогуля! не надо! – величественно замечает генерал. – Тут многие есть такие, ваше превосходительство, – вступается Порфирий Петрович, – которые целые тысячи верст прошли, чтоб поклониться угоднику! – Это весьма любопытно! – замечает генерал. – Губерния эта самая отличная, – говорит Порфирий Петрович, – это, можно сказать, непочатой еще край… – В одних недрах земли сколько богатств скрывается! – перебивает директор. – Постараемся развить! – отвечает генерал*. Но вот снова понеслись из всех церквей звуки колоколов; духовная процессия с крестами и хоругвями медленно спускается с горы к реке; народ благоговейно снимает шапки и творит молитву… Через полчаса берег делается по-прежнему пустынным, и только зоркий глаз может различить вдали флотилию, уносящую пеструю толпу богомольцев. Отставной солдат ПименовНа завалинке, у самого почтового двора, расположился небольшого роста старичок в военном сюртуке, запыленном и вытертом до крайности. Он снял с плеча мешок, вынул оттуда ломоть черного, зачерствевшего хлеба, достал бумажку, в которую обыкновенно завертывается странниками соль, посолил хлеб и принялся за обед. – Куда бредешь, старик? – спрашиваю я, садясь возле него на завалинку. – А вот, сударь, ко святым местам собрался, да будто попристал маленько. Солдат очень стар, хотя еще бодр; лицо у него румяное, но румянец этот старческий; под кожей видны жилки, в которых кровь кажется как бы запекшеюся; глаза тусклые и слезящиеся; борода, когда-то бритая, давно запущена, волос на голове мало. Пот выступает на всем его лице, потому что время стоит жаркое, и идти пешему, да и притом с ношею на плечах, должно быть, очень тяжело. – Давно ты в отставке, старик? – А как бы вам, сударь, не солгать? лет с двадцать пять больше будет. Двадцать пять лет в отставке, двадцать пять в службе, да хоть двадцати же пяти на службу пошел… лет-то уж, видно, мне много будет. – Тяжело, чай, тебе идти? – Тяжелина, ваше благородие, небольшая. Не к браге, а за святым делом иду: как же можно, чтоб тяжело было! Известно, иной раз будто солнышко припечет, другой раз дождичком смочит, однако непереносного нету. – Куда же идешь? – И сам, сударь, еще не знаю. Желанье такое есть, чтоб до Святой Горы дойти, а там как бог даст. Старик доел свой ломоть, перекрестился и вздохнул. – Вот теперь кваску бы испить хорошо, – сказал он, – да отдохнуть бы, пока жара поспадет. — 86 —
|