|
– Рекомендуюсь! рекомендуюсь! «Блудный сын, или Русские в 18** году»… – Очень рад познакомиться. – Да-с; это так, это точно, что блудный сын – черт побери! Жизнь моя, так сказать, рраман и рраман не простой, а этак Рафаила Михайлыча Зотова*, с танцами и превращениями и великолепным фейерверком – на том стоим-с! А с кем я имею удовольствие беседовать? Я назвал себя. – Так-с; ну, а я отставной подпоручик Живновский… да-с! служил в полку – бросил; жил в имении – пропил! Скитаюсь теперь по бурному океану жизни, как челн утлый, без кормила, без весла… Я стрра-ажду, я пла-ачу! Заспанный Прошка стремительно, как угорелый, вбежал с полштофом водки и стаканом в руках и спросонья полез прямо в окно. – Куда? ну, куда лезешь? – завопил Живновский, – эко рыло! мало ты спишь! очумел, скатина, от сна! Рекомендую! – продолжал он, обращаясь ко мне. – Раб и наперсник! единственный обломок древней роскоши! хорош? Прошка глядел на нас во все глаза и между тем, очевидно, продолжал спать. – Хорош? рожа-то, рожа-то! да вы взгляните, полюбуйтесь! хорош? А знаете ли, впрочем, что? ведь я его выдрессировал – истинно вам говорю, выдрессировал! Теперь он у меня все эти, знаете, поговорки и всякую команду – все понимает; стихи даже французские декламирует. А ну, Проша, потешь-ка господина! Прошка забормотал что-то себе под нос скороговоркой. Я мог разобрать только припев: се мистигриске* же леномме, се мистигрис, се мистигрис. – А! каков каналья! это ведь, батюшка, Беранже! Два месяца, сударь, с ним бился, учил – вот и плоды! А приятный это стихотворец Беранже! Из русских, я вам доложу, подобного ему нет! И все, знаете, насчет этих деликатных обстоятельств… бестия! Живновский залпом выпил стакан водки. – Ну, теперь марш! можешь спать! да смотри, у меня не зевать – понимаешь? Прошка вышел. Живновский вынул из кармана засаленный бумажник, положил его на стол и выразительно хлопнул по нем рукой. – Изволите видеть? – сказал он мне. – Вижу. – Ну-с, так вот здесь все мои капиталы!.. То есть, кроме тех, которые хранятся вот в этом ломбарде! Он указал на голову. – Немного-с! всего-то тут на все пятьдесят целкачей… и это на всю, сударь, жизнь! Он остановился в раздумье. – Дда-с; это на всю жизнь! – сказал он торжественно и с расстановкой, почти налезая на меня, – это, что называется, на всю жизнь! то есть, тут и буар, и манже, и сортир!.. дда-с; не красна изба углами, а впрочем, и пирогов тут не много найдется… хитро-с! — 36 —
|