|
– И ты так-таки и не покажешь нам автора этой бессмертной буффонады? – упрекнул Глумов. – Господи! хоть бы глазком на него взглянуть! – Нельзя, душа моя! Я тебе говорю: он под спудом у нас! Пускай он там, в той комнате, для нас поиграет, а мы его отсюда послушаем! Василий Иваныч! – крикнул он, – пришли господа, которые желают вас послушать! Сыграйте, голубчик! И знаете ли что: сыграйте-ка сначала «Поленьку»! – Го-го-го! – откликнулся Василий Иваныч. Мы еели все трое на диван: Неуважай-Корыто посередке, мы с Глумовым – по бокам. Раздался аккорд. – Слушайте! слушайте! дишканты! заметьте работу дишкантов! – шепнул нам Неуважай-Корыто, сдерживая дыхание. Действительно, дишканты работали сильно; Василий Иваныч необыкновенно быстро перебирал пальцами по клавишам верхнего регистра, перебирал-перебирал – и вдруг простукал несколько нот в басу. – Это – няня Пафнутьевна! – шепотом объяснил Неуважай-Корыто. Опять дишканты; щебечут, взвизгивают, и все словно на одном месте толкутся, и вдруг – бум! – опять няня Пафнутьевна! Бум-бум-бум! – и снова дишканты! Защебетали, застрекотали – бум! – и затем хаос… Руки забегали по всей клавиатуре от верхнего конца до нижнего и наоборот… – Поленька поссорилась с Пафнутьевной… Пауза. Неуважай-Корыто, не сводя глаз с портьеры, хватает нас обеими руками за рукава сюртуков, как бы желает воспрепятствовать, чтобы мы не ушли. Глумов открывает рот, чтобы что-то сказать, но Неуважай-Корыто мгновенно закрывает ему рот рукою и делает головою жест не то умоляющий, не то приказательный. Пауза длится пять минут, после чего игра возобновляется. В деле принимают участие уже только две самые верхние октавы, на пространстве которых пальцы Василия Ивановича без устали переливают из пустого в порожнее; темп постепенно замедляется и впадает в арпеджио. – Поленька просит прощения! – чуть дыша, произносит Неуважай-Корыто. Бум! – Пафнутьевна не прощает! Звуки сливаются; дишканты, басы, средний регистр – все смешалось. Руки Василия Иваныча аккордами забегали по клавишам… бац! кто-то всем телом сел на клавиатуру и извлек… – Это примирение! – воскликнул Неуважай-Корыто и поднял такой гром ладонями, что можно было подумать, что они у него костяные. – Каково? – обратился он к нам, когда в соседней комнате водворилась тишина. – Хорошо, братец! – ответил Глумов, – только вот чего я не понимаю: почему это «Поленька», а не «Наденька»? — 126 —
|