|
– Верно, что тут! – упорствовал я, – мне Тряпичкин сказывал. Он, брат, нынче фёльетоны-то бросил, за исторические исследования принялся! Уваровскую премию надеется получить!* Тут родился! тут! Постояли, полюбовались, вспомнили, как у покойного всю жизнь живот болел, наконец, махнули рукой и пошли по Лиговке. Долго ничего замечательного не было, но вдруг мои глаза ухитрились отыскать знакомый дом.* – Вот в этом самом доме собрания библиографов бывают, – сказал я. – Когда? – Собираются они по ночам и в величайшем секрете: боятся, чтоб полиция не накрыла. – Их-то? – Да, брат, и их! – Вообще человечество все… – Ты бывал на этих собраниях? – Был однажды. При мне «Черную шаль» Пушкина библиографической разработке подвергали. Они, брат, ее в двух томах с комментариями хотят издавать. – Вот бы где «годить»-то хорошо! Туда бы забраться, да там все время и переждать! – Да, хорошо бы. При мне в течение трех часов только два первые стиха обработали. Вот видишь, обыкновенно мы так читаем: Гляжу я безмолвно на черную шаль, И хладную душу терзает печаль… А у Оленина (1831 г. in 8-vo) последний стих так напечатан: И гладкую душу дерзает печаль… Вот они и остановились в недоумении. Три партии образовались. – Ужинать-то, по крайней мере, дали ли? – Нет, ужина не было, а под конец заседания хозяин сказал: я, господа, редкость приобрел! единственный экземпляр гоголевского портрета, на котором автор «Мертвых душ» изображен с бородавкой на носу! – Ну, и что ж? – Натурально, все всполошились. Принес, все бросились смотреть: действительно, сидит Гоголь, и на самом кончике носа у него бородавка. Начался спор: в какую эпоху жизни портрет снят? Положили: справиться, нет ли указаний в бумагах покойного академика Погодина. Потом стали к хозяину приставать: сколько за портрет заплатил? Тот говорит: угадайте! Потом, в виде литии*, прочли «полный и достоверный список сочинений Григория Данилевского»* – и разошлись. – Вот, друг, этак-то бы пожить! – Да, хорошо! однако, брат, и они… на замечании тоже! Как расходились мы, так я заметил: нет-нет да и стоит, на всякий случай, городовой! И такие пошли тут у них свистки, что я, грешный человек, подумал: а что, ежели «Черная шаль» тут только предлог один! Разговаривая таким образом, мы незаметно дошли до Невского, причем я не преминул обратиться всем корпусом к дебаркадеру Николаевской железной дороги и произнес: – А вот это – результат пытливости девятнадцатого века! — 8 —
|