|
Глубокую тревогу Салтыкова вызывало то обстоятельство, что под флагом борьбы с политической «крамолой» карательная практика правительства направлялась на гораздо более широкий объект: «Уж не об динамите и цареубийстве идет речь, а о простом человеческом образе мыслей», – писал он Г. З. Елисееву 20 января 1883 г. «Усиленные меры» «наводили ужас» на общество в целом[66]. Реакционная «ябеда», утверждается в романе, «захватила в свои тиски <…> «среднего» человека и на нем <…> сосредоточила силу своих развращающих экспериментов». Рассказчик и Глумов проходят все стадии убывающего свободомыслия, переживают «процесс мучительного оподления», чтобы в финале возмутиться и ощутить «тоску проснувшегося Стыда». Первый этап их «отрицательной эволюции» – полное погружение в растительное существование. Философию пассивного пережидания трудного исторического момента Салтыков обозначил понятием «годить» («погодить»). Незадолго до начала работы над «Современной идиллией» он беседовал с Ф. M Достоевским «о трудности определить явление, назвать его настоящим словом»[67]. Такое «настоящее слово» для общественного тонуса реакционной эпохи было найдено им и сразу оценено современной критикой: «Глумов и Рассказчик возводят в принцип очень обыкновенную способность годить», но, «когда, например, мы «годим», то нам кажется, что это совершается вполне прилично и далеко не так глупо, не так смешно, как у щедринских героев»[68]. Салтыков блистательно реализовал в комическом действии сложившуюся у него еще с 60-х годов систему устойчивых значащих деталей, которые характеризуют быт людей, свободных от умственных интересов. В романе часто встречаются упоминания первоклассных и второсортных петербургских «рестораций» («Борель», «Доминик», «Палкин», «кухмистерская Завитаева», «Малоярославский трактир» и т. д.), известных столичных колбасных, булочных, фруктовых лавок, винных «заведений» («Шпис», «Людекенс», «булочная Филиппова», «Милютины лавки», «Елисеев», «Эрбер», и пр.), увеселительных мест («балы Марцинкевича», «танцклассы Кессених», «Пале-де-Кристаль», «Демидрон» и т. п.)[69]. У Салтыкова все подобные упоминания, давая «топонимику» благонамеренности, были сатирически экспрессивны, психологически выразительны: за ними вставала не только живописная картина города, но определенный образ жизни, моральный портрет завсегдатая подобных заведений, хорошо известный современнику. Вскрывая печальную логику неизбежного перехода «благонамернности выжидающей» в «благонамеренность воинствующую», писатель заставляет своих героев на следующем этапе их приспособленческой карьеры вступить в общение с полицией и взяться за организацию уголовных преступлений. Мотив преступности, уголовщины проходит через все произведение, персонажи, с которыми сближаются герои: аферист Балалайкин, «злокачественный старик» Очищенный, содержанка Фаинушка, Выжлятников – дают представление о разных формах аморальности. Проблема аморализма ставится в романе широко, истолковываясь как «стихия общественной жизни» (И. А. Гончаров), каждый герой подвергнут своеобразной «этической пробе». — 238 —
|