|
– Податей нынче не берут, а пакенты велят брать. Он поспешно вынул из стола промысловое свидетельство (цена 2 р. 50 к.) и показал нам. Быть может, у него в голове мелькнуло, что мы собственно для того и пришли, чтоб удостовериться. – Дорогонько! – молвил Очищенный, инстинктивно обводя взором комнату. – Для чего же вам свидетельство? Ведь вы постоянным промыслом не занимаетесь? – удивился Глумов. – Случается. Намеднись господину исправнику табакерку с музыкой чинил, а месяц назад помещику одному веялку привезли, так сбирать ездил. Набегает тоже работишка. – Ну, а вообще живется как? Начался заправский допрос. Какие песни, сказки; нет ли слепенького певца… Куда бы он привел нас – не знаю. Быть может, к вопросу о недостаточном вознаграждении труда или к вопросу о накоплении и распределении богатств,* а там, полегоньку да помаленьку, и прямо на край бездны. Но гороховое пальто и на этот раз не оставило нас. – Да что же вы спрашиваете? разве можно жить в стране, в которой правового порядка нет? Личность – не обеспечена завтрашний день – неизвестен… Либералы… ха-ха! – произнесло оно отчетливо и звонко. Опять почувствовали мы знакомое дуновение, и опять мимо нас промелькнула гороховая масса, увенчанная цилиндром; промелькнула и растаяла. – Спектр! – воскликнул Глумов, – но спектр спасительный, господа! Он посылается нам для того, чтоб мы знали, что можно и что нельзя… Итак, возблагодарим… . . . . . . . . . . Хотя мы и обещали Пантелею Егорычу, при первой возможности, отправиться дальше, но пароход не приходил, и мы поневоле должны были остаться в Корчеве. По возвращении на постоялый двор мы узнали, что Разноцветов где-то купил, за недоимку, корову и расторговался говядиной. Часть туши он уступил нам и сварил отличные щи, остальное – продал на сторону. А на вырученные деньги накупил патентов. Как бы то ни было, но мы наелись. А наевшись, возмечтали. Наступили сумерки – нужно было как-нибудь скоротать вечер. Попробовали было загадку загадать: что такое Корчева? – Но ответ был чересчур уж короткий: Корчева есть Корчева. Тогда Глумов предложил прочитать нам лекцию из истории, на что мы с радостью согласились. Настолько, насколько это было возможно в скромной обстановке постоялого двора, он коснулся призвания варягов, потом беспрепятственно облетел периоды: удельный, татарский, московский, петербургский, и приступил к современности. Но едва вымолвил он вступительные слова: «Современность, переживаемая нами, подобна камаринскому мужику, который…» – как вдруг некто неожиданно произнес: – Извольте повторить, что вы сказали! — 142 —
|