|
– Хорошо, что ли, так будет? – Уж так-то хорошо, что даже я и не ожидал, – похвалил Алексей Степаныч, – и подлости прямой нет – потому, ты никого не назвал, – а между тем в нос ведь, братец, бросится! – Ну, а вы что скажете? – обратился ко мне Молчалин 2-й. – Хорошо, даже очень хорошо, но, признаюсь, и тут имею сделать небольшое замечаньице, которое, по мнению моему, нелишне будет принять к сведению. В новую редакцию вы перенесли из прежней (разумеется, с сообщением отрицательного смысла) слова: «не только не приводит государств на край гибели»… Конечно, я понимаю, что вы это сделали единственно ради того, чтобы по возможности сохранить труд наборщика, но людям, не посвященным в тайны корректуры, эта фраза может показаться сомнительною. Могут спросить себя: с чего это вдруг пришли ему на ум «государства, приводимые на край гибели»? Нет ли иронии тут какой-нибудь, иронии, которую наружная восторженность похвалы делает еще более едкою и чувствительною? – А ведь замечание-то справедливое! – согласился со мною и Алексей Степаныч. Молчалин 2-й задумался. – Справедливое-то справедливое, – произнес он наконец, – а жаль! Фраза-то уж больно ловка! – Да; но что-нибудь из двух одно. Если вы желаете по-прежнему пользоваться болезнью сердца, то, конечно… – Стой! Я придумал! – вдруг нашелся Алексей Степаныч, – фразу оставить можно, только дополнить ее надо. И дополнить так: «как думают некоторые распространители превратных идей» – вот и все. – Отлично! – согласился Молчалин 2-й и, тут же, сделав надлежащее исправление, продолжал: «Токвиль говорит: монархи, доводящие свое властолюбие»… – Марай! – вскричал Алексей Степаныч, – и читать дальше не нужно! Марай! Молчалин 2-й, даже не возражая, провел крест на корректурном листе. – «Гнейст, подтверждая это мнение, с своей стороны присовокупляет: «Монарх, который…» – То Гнейст, а то русская газета «Чего изволите?»! Марай, любезный, марай! – «Людовик XVI недаром со слезами на глазах собственноручно набирал знаменательные слова Тюрго: pauvre France! pauvre roi![149] Этот добродушный самодержец инстинктивно чувствовал, что он последний прирожденный король Франции и Наварры и что отныне имя Бурбонов всецело перейдет на главы тех русских офицеров, которые выслужились из кантонистов и сдаточных». Молчалин 2-й умолкнул. Мы тоже молчали. Казалось, мы находились под гнетом какой-то неожиданности. – Марай! марай! марай! – первый опомнился Алексей Степаныч. — 426 —
|