|
– Зачем же они на стороне работают, коли у них и своя работа не ждет? – Опять-таки, ваше здоровье, вся причина, что вы наших порядков не знаете. Так-таки на том и утвердились: не знаете наших порядков – и дело с концом. Беседа на минуту упадает; но на этот раз уже сам Василий Егорыч возобновляет ее. – А я вот об чем, ваше здоровье, думаю, – обращается он к Крамольникову, – какая тут есть причина, что батюшка к нам не пришел? Право, не знаю, – нерешительно отвечал Крамольников. – А я полагаю: не к добру это! Сам первым затейщиком был, да сам же и на попятный двор, как до дела дошло. Не знаю, как вашему здоровью покажется, а по-моему, значит, неверный он человек. – Признаться сказать, – вступается староста, – и я вчерась к батюшке за советом ходил: как, мол, собираться или не собираться завтра мужикам? – Ну? – Чего! и руками замахал: «Не знаю, говорит, ничего я не знаю! и что ты ко мне пристал!» Сказано, неверный человек – неверный и есть! Крамольников потупился: поступок Воссияющего горьким упреком падает на его сердце. – Он у нас, ваше здоровье, и до воли самый неверный человек был! – говорит кто-то из толпы, – признаться, напоследях-то мы не в миру с помещиком жили. Вот и пойдут, бывало, крестьяне к батюшке: как, мол, батюшка, следует ли теперича крестьянам на барщину ходить? ну, он и скосит это глазами, словно как и не следует. А через час времени – глядим, он уж у помещика очутился, уж с ним шуры да муры завел. – Так уж ты смотри, Иона Васильич! – предупреждал Василий Егорыч, – коли какой грех – ты в ответе! – Да чего вы боитесь? что мы, наконец, делаем? – пробует ободрить присутствующих Крамольников. – Ничего мы не делаем; так промежду себя собрались; а все-таки, какова пора ни мера, нас ведь не погладят. – За что же? – А здорово живешь – вот за что! Никогда, мол, таких делов не бывало – вот за что! Мужику, мол, полагается, в своей избе праздники справлять, а тут ну-тка… вот за что! Писаренок вот тоже: давеча, от обедни шедши, я с ним встретился – и не глядит, рыло воротит! Стало быть, и у него на совести что ни на есть нечистое завелось! В это время на улице раздается свист. – А ведь это он, это писаренок посвистывает! Гляньте-ко, ребята, не едет ли по дороге кто-нибудь? – Чего глядеть! Я на колокольню Минайку сторожа поставил: чуть что, говорю, сейчас, Минайка, беги! – успокоивает общество староста. – Так ты уж сделай милость, Иона Васильич! просим тебя: как ежели что, так ты и выходи вперед: я, мол, один в ответе! — 279 —
|