|
– Но ведь это – позор! – опять наскочил я на Глумова, – пойми наконец: позор! позор! позор! – А тебе что? – процедил он, бросая на меня косой, почти злобный взгляд. – Как «что»! Но понимаешь ли… ведь это наконец – ужас! Целый ад там… сатана там… понимаешь ли: сатана! Я задыхался; картина № 1-й, совсем было исчезнувшая, опять засветилась; сатана, с его немыслящим, искони потухшим взором, так и надвигался на меня из глубины… – Кому – «ужас», а ты – живи в свое удовольствие! – угрюмо проговорил Глумов, делая рукой нетерпеливое движение. Ясно, что с его стороны было что-то преднамеренное. Не то чтоб он не интересовался этим , но он не хотел почему-то говорить, и именно со мной не хотел говорить. Картина № 2-й исчезла в свою очередь; на ее месте явилась картина № 3-й с надписью: «Оскорбленное самолюбие». – Ты это что говоришь? – Говорю: живи в свое удовольствие! – Ты это, конечно, затем говоришь, что для меня и такого разрешения достаточно? – Не для тебя одного, а вообще… Живите, говорю, в свое удовольствие – вот и все! Я вспыхнул. – Тут совсем жить нельзя, а он об какой-то жизни в свое удовольствие твердит! – воскликнул я, – нельзя жить, нельзя! Мерзко! противно! подло! – А коли тебя так мутит, так пошли в «дамский кружок»* три целковых – может, и поле?гчит! Старинная товарищеская привязанность к Глумову в значительной степени помогает мне выносить его выходки, несмотря на то что по временам они бывают обидны. Но на этот раз поведение его показалось мне даже не обидным, а просто нелепым. – А знаешь ли, – сказал я, – с твоей стороны, это даже глупо! – Что же особенно глупого? – А все, весь твой разговор. Глядишь ты глубокомысленно; слово скажешь – словно рублем подарить хочешь… Ну, сообрази в самом деле: что такое ты сейчас нагородил? – Изволь, я и другое что-нибудь скажу. Например: познай самого себя! – Ну-с, дальше-с! – А дальше: и сообразно с сим распорядись. То есть опять-таки: вынимай три целковых и отправляй их в «дамский кружок»! Сердце во мне так и кипело. Но меня в особенности поразило, что он двукратно и, конечно, не без намерения указал на «дамский кружок». Как будто бы я… – Ха-ха! но почему же именно в «дамский кружок»? – А потому, что ты – художник, ну, а там дамочки… Помнишь, как у Толстого в «Анне Карениной»: дамочки, бутылочки, рюмочки… И он точно так же вкусно потянул в себя воздух, как и Стива (в «Анне Карениной»), проснувшись на другой день после грехопадения. — 108 —
|